быстро. Вскакивает на ноги. Озирается на остальных. Те, судя по перекошенным физиономиям, почти готовы присоединиться к нашему междуусобчику поближе. Еще пара секунд, и в клетке нас четверо.
– А давайте вы меня просто уже добьете, и не будем групповушку устраивать? А то я как бы по девочкам предпочтительно, – комментирую попутно.
Ответом становится новый поток мата.
А еще…
– Отставить! – холодное, суровое и с явной угрозой.
Новое действующее лицо, но с очень даже знакомым голосом. Чеканит шаг по бетонной поверхности, как по плацу идет. Неудивительно, что младше званиями равняются, как в армии.
– Хватит, – добавляет он бескомпромиссно и властно.
Честное слово, в любой другой ситуации я бы обязательно восхитился бы такой выправкой. Сейчас… Начинаю задумываться о том, что наша ночная групповушка становится с нотками инцеста.
– А что… – озадачивается один из ментов.
Областной прокурор хмурит брови и протягивает ему телефон. Так понимаю, вызов там активный. Мент косится на аппарат, не особо разделяя восторга по поводу того, что придется его взять. Но берет. А потом долго и сбивчиво оправдывается перед кем-то по абсолютно левой теме, еще дольше – слушает ответ и все сопутствующее, после чего спихивает гаджет, почти швыряя в руки прокурору, глядя на тот, как на гранату.
– Все понял? – уточняет мой, вроде как, родственничек.
Тот, к кому он обращается, кривится и косится в мою сторону. Бумаги с моим теоретическим признанием смяты и выброшены, как какой-нибудь мусор. Тут я аж присвистываю. И терпеливо жду, пока меня отвязывают. Не брыкаюсь. А едва удается стоять самостоятельно, и мои конечности полностью свободны…
– Тво-ою-ю ж ма-ааа-ть!!! – разносится среди бетонных стен, смешанное с подвыванием и хрустом чужих костей.
– Обещания надо сдерживать, – пожимаю плечом, глядя на вторую сломанную руку мента, которому это самое обещание даю.
Вряд ли слышит, смотрит подстреленным шакалом, исходя красными пятнами, забившись в угол. Сослуживцы впиваются в меня не менее озлобленными взглядами и пятятся назад, не вмешиваются. Зато самому старшему среди всех явно есть что сообщить, правда, не особо по теме:
– Дайте ему кто-нибудь штаны, – вздыхает устало тесть.
Это да. Не помешает.
– И ботинки, – вставляю флегматично.
Зарабатываю взгляд от прокурора: «Хватит наглеть».
И недоуменное:
– Где ж мы их возьмем?
Где-где…
Находится в итоге.
И штаны. И ботинки. И даже рубашка. Ментовские.
Еще минут пять, и мы на улице.
Воздух холодный, я втягиваю его поглубже, замирая на пару мгновений, обдумывая случившееся. Нет, не то, как я тут оказываюсь, по той теме давно определяюсь. Интересует другое:
– Почему помогаешь? – адресую садящемуся за руль своей машины прокурору.
– Погоны жмут, – безразлично бросает он.
С учетом сделанного им, скоро жать не будут. Как и самих погонов не будет. И он, и я прекрасно знаем об этом. То, что происходит сейчас, соратнички по службе не простят и не забудут.
Но ответ исчерпывающий. Ничего не говорю ему на это. Сажусь в машину к нему. И задаю новый вопрос:
– Тая где?
Вот теперь водитель брезгливо морщится, косится на часы.
– Она – залог. За тебя, – озвучивает неохотно. – Гарантия того, что ты не свалишь и дела закончишь, а если не срастется, то вернешься к ментам. Добровольно. Официально, для губернатора, ты все еще у них, и отпускать тебя никто не станет.
Мне требуется секунда. Удостовериться в том, что у меня со слухом и восприятием все в порядке. И да, в порядке, ведь спустя эту пресловую секунду областной прокурор продолжает:
– Я знаю, что ты во все это влип из-за моей дочери. Знаю, что эти уроды сделали. Все трое, включая Акимова, которого забрали твою люди. Тая рассказала, – обличает истинную причину того, почему он во все это дерьмо ввязывается. – Я бы и сам все порешал, но время жмет, не только погоны, а твой Гриша, к которому она меня отправила, чтобы найти Акимова, упорно партизанит и включает несознанку на все мои вопросы, как ему не объяснял, зачем и почему. Не лупить же мне его, как эти – тебя, – кивает в сторону покинутого нами здания. – К тому же он боров покрепче тебя будет. Насколько я понял, твои люди в принципе отличаются исключительной преданностью.
Киваю, принимая. Но этого мало.
– Если знаешь, что Акимов у меня, то должен знать, что и без тебя обойдусь, – комментирую. – Не сегодня, так завтра, как только расколется, губернатор свой пыл поубавит и со своей участью смирится. Лучше мертвый сын и зять, чем подмоченная репутация и все равно сдохшие родственники. Даже если меня в еще одной клетке закроют, это не помешает мне закончить начатое.
Сидящий рядом в очередной раз кривится и заводит тачку, трогая ее с места, направляя к главной дороге. Молчит. Довольно долго. Явно обдумывает. И затем выдает обреченное:
– Знаю. Но так крови меньше. Тем более, что моей дочери не к лицу сидеть в таком же гадюшнике или таскать тебе передачки.
– Ей и не придется, – морщусь ответно.
– Это ты так решил? Или еще не понял, насколько она упрямая и упертая, похлеще тебя? – усмехается прокурор.
Этого не отнять, если вспомнить все то, о чем мы разговаривали накануне, да и в целом, опять же…
– Не многовато ли суеты для папаши, который отказался от своей дочери? – разворачиваюсь к нему, внимательно разглядывая, следя за дальнейшей реакцией.
Слишком уж деятельный он сегодня для своей категоричности, не менее упрямой и упертой, чем у дочери. Я бы скорее поверил, если бы он наоборот сделал, чтоб проучить неугодных «детишек», воспользовавшись моментом и случаем.
– Я не отказывался, – цепляет на лицо маску отстраненности. – Или ты в самом деле веришь, что добросердечная старушка-преподаватель с ее универа просто так отдала ей в распоряжение квартиру с пенсионными кустиками в придачу, а сама уехала на ПМЖ в Канаду, чтоб бездомной студентке с ребенком жить удобнее и проще стало?
Напрягаюсь. И даже не потому, что, оказывается, все то время, пока дочь прокурора считала, будто он на нее забил,
