ПРИЛОЖЕНИЕ I
«ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ». ХРОНОЛОГИЯ. ХАРАКТЕР
Мы уже изложили свою точку зрения на проблемы, связанные с хронологией и характером «Писем к Луцилию», ни на минуту не забывая, что по поводу этой части творческого наследия Сенеки среди специалистов бушевала и продолжает бушевать горячая полемика. Мы полностью отдаем себе отчет, что предложенный нами вариант решения кому-то может показаться необоснованным, бездоказательным или неточным и, разумеется, может быть оспорен.
Вместе с тем мы полагаем, что некоторая ясность в вопросы, слишком часто трактуемые обтекаемо, может быть внесена уже сегодня, а кое-какие результаты следует признать как положительно достигнутые. Э. Альбертини в своей превосходной работе определил основные принципы, на которых должны строиться любые выводы о характере этой переписки. Во-первых, признание факта хронологической последовательности писем, иначе говоря, признание того, что между собой письма связаны не логическими, а временными отношениями. Что автоматически исключает вероятность даже не искусственного происхождения писем, а их искусственной компоновки, то есть вероятность того, что на самом деле перед нами некий трактат, разбитый автором на отдельные «куски» и представленный в эпистолярной форме. Это вовсе не означает, что Сенека, начиная переписку с Луцилием, не задумывался о возможной публикации в дальнейшем тех ее фрагментов, которые представляли бы общий интерес. Это лишь означает, что свою основную цель он видел в том, чтобы провести Луцилия дорогой мудрости.
Из писем, адресованных Луцилию, перед нами встает достаточно четкий образ этого человека. Еще большую ясность о нем позволяют получить дополнительные источники. Он избрал для себя карьеру прокуратора, что с достаточной степенью правдоподобия подтверждают и сами письма. Он вел образ жизни, соответствующий человеку этого ранга, а Сенека интересовался подробностями и даже наводил по этому поводу справки через третьих лиц. Затем у Луцилия случились неприятности: против него было выдвинуто некое обвинение, что послужило причиной его серьезного беспокойства. Неужели Сенека все это выдумал? Он, пожалуй, еще мог бы пойти на это, будь Луцилий вымышленным персонажем. Но Луцилий действительно существовал, так что вряд ли Сенека стал бы фантазировать на его счет.
С другой стороны, если бы переписка не опиралась на текущие события повседневной жизни, мы не находили бы в ней упоминания лиц и происшествий, явно не имеющих принципиального значения для системы духовного становления, разрабатываемой Сенекой. Бесспорно, имя друга, появляющееся в 3-м письме, понадобилось Сенеке как предлог для того, чтобы тут же дать свое определение дружбы, вернее, чтобы открыть тему дружбы, но когда то же самое имя появляется в 11-м письме, речь идет уже не о дружбе, а о робости — чувстве, довольно плохо вписывающемся в общий контекст уроков, преподаваемых Сенекой Луцилию. Автор использует имеющиеся у него под рукой факты, а не изобретает их для защиты той или иной идеи. Этим же частично объясняются некоторые нестыковки между отдельными письмами, ведь каждое из них Сенека сочинял, находясь под впечатлением от того или иного неожиданного события, и это накладывало свой отпечаток. В самом деле, нельзя же серьезно предполагать, что Сенека выдумал про приезд в город, где жил Луцилий, философа Серапиона, сочинил за него лекцию, да еще уснастил ее особыми приемами красноречия! То же самое происходит, когда Сенека ссылается на смерть того или иного из его друзей или вспоминает про пожар в Лугдуне. Он ничего не изобретает, он просто следует за событиями.
Не менее очевидно и другое. Сегодня мы не располагаем перепиской Сенеки с Луцилием в ее полном объеме. Ее публикатор — возможно, некто, занявшийся этим после смерти Сенеки, но более вероятно, сам Сенека, что, кстати, подтверждает нашу гипотезу, — отбирал из реально существующих писем те, что представляли подлинную ценность с точки зрения философии и могли послужить делу образования других читателей.
Как с учетом всех этих особенностей следует подходить к решению проблемы хронологии?
Биндер в своем часто цитируемом труде применяет метод, основанный на подсчете времени, необходимого для обмена письмами. Мы тоже использовали эту методику, хотя очевидно, что сама по себе она не слишком надежна. Мы не знаем и никогда не узнаем, случалось ли, чтобы несколько писем отсылались за один раз, не знаем, прерывалась ли переписка на более или менее долгий срок (а она прерывалась!), не знаем, все ли письма публикатор включил в издание. Что касается первого случая (одновременной отсылки нескольких писем), то здесь на более короткий промежуток времени должно приходиться больше писем. В двух остальных дело обстоит «с точностью до наоборот». При этом нельзя рассчитывать на взаимную компенсацию обоих отклонений и полагать, что усредненный результат окажется близким к истине. Вот почему теоретические предположения, основанные на измерении временных промежутков между отсылкой и получением письма, а также на некоторых зацепках, встречающихся в тексте писем, необходимо сопоставлять с конкретной датой, к которой мы относим то или иное письмо. Сравнив полученный результат с теоретической схемой, мы обнаружим расхождения, часть из которых легко впишется в пределы допустимого, а часть не впишется вовсе, что потребует от нас поиска объяснений.
Например, письмо 18-е датируется сатурналиями, а письмо 23-е — началом весны. Мы уже показали, что этот разрыв выглядит вполне правдоподобно с точки зрения скорости почтовой службы. Таким образом, первое письмо мы датируем концом декабря, а второе — концом февраля или, самое позднее, началом марта следующего года. Предположение, что между этими письмами прошел целый год, представляется нам гораздо менее правдоподобным.
Напротив, между письмом 23-м и письмом 67-м, в котором говорится о «бушующей» весне, скорее всего, прошел именно год. Конечно, остается вероятность, что Сенека отсылал по несколько писем сразу. С другой стороны, рассматриваемый период включает так много разных событий, что их довольно трудно «втиснуть» в месяц-другой. Сенека путешествовал по Кампании (письмо 49-е), побывав не только в Помпеях, но и в Неаполе, и в Байях. Из письма узнаем, что море в это время было неспокойным, а дороги из-за проливных дождей превратились в болото. В Кампании такая погода обычно бывает либо в марте, либо в конце осени или начале зимы. Первое предположение отбросим сразу, потому что в промежутке между 23-м и 57-м письмами Луцилий успел побывать в Риме. Эта поездка, кстати, прекрасно объясняет, почему у нас создается впечатление, что после 29-го письма в переписке наступает «провал» (до этой поры Сенека каждое свое письмо завершал максимой, принадлежащей тому или иному философу, чаще всего эпикурейцам. После 29-го письма он этого больше не делает). Итак, все ведет к тому, чтобы правильной признать «длинную» хронологию. Видимо, между 23-м и 57-м письмами действительно прошел целый год. Предположение, что эти письма разделяет промежуток в два года, выглядит неправдоподобно — так же, как и предположение, что их разделяет от силы два месяца. Получается, что 57-е письмо логичнее всего отнести к декабрю (может быть, ноябрю) 63 года.
По всем этим причинам мы решительно не согласны с «короткой» хронологией Биндера, хотя ее принимал Э. Альбертини, а теперь принимает и К. Абель. «Длинная» хронология представляется нам единственно возможной.
Другой вариант решения предложил Э. Чизек. По мнению этого исследователя, первые письма Луцилию Сенека написал еще до того, как вышел в отставку. Эта гипотеза позволяет раздвинуть хронологические рамки переписки, но она совершенно бездоказательна. Сенека советует Луцилию оставить службу. Стал бы он это делать, если бы сам продолжал вовсю трудиться при дворе? В 49 году, когда он рекомендовал Паулину уйти на покой, он еще не успел занять на Палатине того положения, которое займет позже. Наконец, в 8-м письме Сенека подтверждает, что окончательно отошел от дел. Почему мы должны усомниться в его словах? Мы уже говорили, что дальнейшее развитие событий, насколько мы можем о них судить, с наибольшей степенью вероятности заставляет датировать начало переписки с Луцилием летом 62 года.
Таким образом, несколько точно установленных дат образуют нечто вроде вешек, отмечающих разные этапы общей хронологии переписки. И нам остается только распределить между ними остальные письма. Это не только позволит решить некоторые давние проблемы, но и послужит подтверждением правильности намеченной хронологии.
После появления работы Шультесса устоялось мнение, что 70-е и 49-е письма при публикации были перепутаны. В первом из них Сенека пишет: «Post longum intervallum Pompeios tuos vidi» («После долгого перерыва я увидел твои Помпеи»). А во втором читаем: «Ессе Campania et maxime Neapolis et Pompeionim tuorum conspectus incredibile est quam recens desiderium tui fecerint» («И вот Кампания, а больше всего Неаполь и вид близ твоих Помпеи — невероятное дело! — вернули моей тоске по тебе невероятную остроту»). Почему, недоумевают критики, Сенека утверждает, что вновь увидел Помпеи после долгого перерыва, хотя он побывал в этом городе совсем недавно, когда писал 49-е письмо?
