и даже несет тяжелые убытки на всех таких операциях. Но он, Али Алескер, знает, какие трудности и тяжелые времена постигли великую, любимую Германию и сколько ужасных забот у Гитлера — Гейдара, а потому он, Али Алескер, поклонник фюрера и верный последователь фашизма, жертвует эти пятьдесят тысяч долларов, что лежат в сем роскошном, драгоценном ларце, и добавляет от себя столько же и еще раз столько же, и пусть дар этот примут потому, что он, Али Алескер, делает это от чистого сердца, преисполненный великодушия и высоких чувств.
— Хайль Гитлер! — отсалютовал Али Алескер с разнесчастным жалким видом, весь дрожа не то от волнения, не то от страха, и — какой конфуз! Железный крест вылетел у него из рук и со звоном покатился под ноги сидевших в первых рядах. Орден долго вышаривали и искали. А указ тоже почему-то запорхал по залу, и Али Алескер с жалобным писком бегал по среднему ряду и извинялся.
Вся торжественность, напыщенность церемонии вручения орденов, указов и финансовых пособий превратилась в фарс, в котором роль шута, хотелось ему того или нет, выпала на долю помещика и коммерсанта господина Али Алескера.
В крайне взбудораженном состоянии, с прыгающими гранатовыми губами, уже вернувшись на свое место в президиуме, невнятно и путано землевладелец Али Алескер все еще говорил, захлебываясь:
— И ссора с англичанами, и конфискованные у нас инглизами акции нефтяных промыслов, и расходы на постройку отелей для господ немецких офицеров в Астрабаде — Гургане, и в Кучане, и Турбети Шейх Джам, и в Туне… каких отелей — с кондиционерами, с мебелью «люкс». А кто построил городок Назиабад для немцев-военнослушателей и их семей? А новые дороги? Тысячи километров дорог! А рестораны для немцев? А веселые заведения для немецких воинов с девочками-гуриями, а?..
Он говорил бы еще долго, если бы Шмидт откровенно и грубо не цыкнул: «Замолчите!» Шмидт искал глазами кого-то в зале и наконец спросил:
— Я не вижу славного вождя иомудов, великого воина и ученого Гардамлы?
— Его нет! — крикнул кто-то.
А генерал фон Клюгге склонился к уху инспектора и быстро зашептал:
— Его не нужно.
— В чем дело? Вы же представляли его, и мы докладывали фюреру.
— Гардамлы сбесился… Он проявил себя… не так. Ведет себя спесивым петухом, отозвался о фюрере непочтительно… Уклонился от выполнения наших заданий. Словом… с ним надо разобраться.
— Но это… Такая ошибка непростительна. Придется лично доложить фюреру…
Весьма недовольно инспектор Шмидт объявил церемонию законченной. Господа офицеры были приглашены в столовую с дубовыми панелями, украшенную огромными картинами на гаремные, весьма фривольные сюжеты. Стол ломился под закусками столь же обильными, сколь изысканными. Один вид сервировки золоченые блюда, китайский фарфор, серебряные приборы, хрусталь ваз, живописные бутылки — привел натерпевшихся от жизни в знойной пустыне господ офицеров в умиление и восторг. Без конца слышались славословия в честь хлебосола хозяина. Али Алескер, словно заново родившийся, метался у столов, рассаживал, гонял прекрасноликих прислужниц и представительных гулямов. Очень хотелось Али Алескеру вдохнуть в предстоящий банкет оживление, веселье, беззаботность, сгладить неприятные эпизоды, происшедшие во время торжественной церемонии.
Гостеприимный хозяин с ног сбился. Слуги убегали и прибегали, чтобы шепнуть Али Алескеру что-то таинственное. Лицо Али Алескера на мгновение делалось трагичным, но он давал подзатыльника слуге и снова угонял его.
Тут же он выбирал двух-трех прислужниц покрасивее и пообнаженнее, отсылал их с каким-нибудь необыкновенным шербетом в самую гущу офицеров, встречавших их торжествующим ревом.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Стервятник, завидя падаль, кидается с неба камнем.
Низами Гянджеви
Вы испускаете такое благоухание, что ангелы падают в обморок. Во всей Англии нет розы столь розовой, как ваш розовый ротик.
Оскар Уайльд
Колесо судьбы! Оно вертится и в ту, и в другую сторону.
Алексей Иванович не верил в веление рока, а Сахиб Джелял верил и позже рассказывал, какой опасности подвергся бы он, комбриг, если бы приехал в Баге Багу в утро совещания, созванного генералом Клюгге.
По приглашению Аббаса Кули Алексей Иванович остановился на ночевку у его дальнего родственника в селении у подножия горы Кух-и-Баг почти в виду Баге Багу. Сахиб Джелял посчитал неудобным обременять хозяев дома своими белуджами, уехал, предоставив Алексею Ивановичу наслаждаться гостеприимством и беседами с кяризными мастерами и пловом с курицей и шафраном по-персидски.
За ужином засиделись до позднего часа. Кяризчи знали много интересного. Им хорошо знакомы были местные кочевники — чор аймаки. Слышали они и о пророчице, жившей в кочевьях Кешефруда. Они даже уточнили: «Она проповедует женщинам по пятницам у мазара Турбети Шейх Джам».
Мазар Турбети Шейх Джам значился на карте, и, подчеркивая красным карандашом название на схеме в своем планшете, Алексей Иванович заметил:
— Что ж, дорогой Аббас, наша поездка не так уж бесполезна. Теперь мы закончили рекогносцировку. Закончу дела в Баге Багу, и двинем в этот Турбет.
Они отлично выспались на козьих шкурах и на рассвете уехали, смертельно обидев хозяев, так как не пожелали даже позавтракать, хотя от очага распространялись божественные запахи жареного.
Внезапное возвращение Мансурова не привлекло внимания.
Расставшись у ворот со спутниками, он проехал по усыпанным красным песком дорожкам в глубь парка к западному крылу дворца, где Али Алескер отвел ему покои, вполне достойные его звания.
Приняв душ и отдохнув, он вышел в парк и направился не спеша к главному входу. По скользким, только что вымытым мраморным ступеням решительно, «малиново звеня» бывалыми своими серебряными шпорами, взбежал на террасу и, заглянув через распахнутые двери, обнаружил, что попал к завтраку, сервированному в соседней, тонувшей в прохладном сумраке зале.
За длиннейшим столом было людно, но лиц завтракавших Алексей Иванович не разглядел. Он узнал лишь сидевшего в самом конце стола хозяина поместья.
Громко произнеся обычное приветствие: «Ассалом алейкум!» — Алексей Иванович прошел к свободному креслу.
Солнце пробивалось сквозь дорогие маркизы и играло азартно на серебре приборов, на кольцах свернутых в трубочку крахмальных салфеток, на хрустальных гранях баккара фруктовых ваз. Не сразу сев, Мансуров удивленно смотрел на сидящих за столом гостей, явно опешивших при его неожиданном появлении. Фашисты полагали, что он находится где-то, по меньшей мере, километрах в двухстах, в джемшидских диких кочевьях.
Алексей Иванович обозревал пышную сервировку и блюда. Он стоял на председательском месте, и одно это уже ошеломило всех собравшихся за столом, видимо поджидавших кого-то, очевидно фон Клюгге, и появление высокого, подтянутого, в полувоенном костюме, сурового, с властным, покрытым шрамами лицом русского
