«Хотя с нашей стороны и не было сделано ничего, чтобы воспользоваться бедственным положением союзников, однако же буря 2 (14) ноября имела весьма невыгодные для них последствия. Холера и другие болезни развивались с ужасающею быстротою и усилили смертность в английском лагере».
Англичане занимались не только холерою. Генуэзская башня Дон — по-прежнему стоит над Балаклавою. Балаклава при генуэзцах называлась — Чембало. В одесской книге от 1827 года, то есть от дней до Восточной кампании, написано о Чембало:
«…меняли изделия и товары Европейские на меха Русские, Азиатский шелк и пряности Индостана. Караваны с товарами Китая, Тибета, Индии, Туркестана через Астрахань и Тану достигали благополучно. Китай доставлял свой фарфор; Индия — алмазы, пряные коренья; Бенгал — опиум; Малабар — шафран, сандаловое дерево; Цейлон — перлы и корицу; Тибет — мускус; Ефиопия морем доставляла слоновую кость; Аравия — мирру и ладан. Генуэзцы же взамен роскошных произведений Азии и Африки отпускали: сукна разного рода, в особенности пурпурного и красного цвета; поясы, ожерелья, запястья, кольцы и другие женские украшения, также леопардовые кожи. Драгоценные металлы Генуэзцы получили на значительные суммы от Татар, приобретавших оные в России»…
Чембало переименовано турками в Балаклаву, в 1383 году Кедук-Ахмет-паша, турецкий генерал, завоеватель Крыма, взял Чембало хитростью: генуэзцам изменили армяне и генуэзский же — советник Скварчиафико. Летописец записал:
«На девятый день победитель дал пиршество, на которое пригласил и Армян, участвовавших в сдаче ему города, и советника Скварчиафико. После лира все получили достойную казнь за измену: при выходе каждого сводили по узкой лестнице за крепость к морю, там умерщвляли и бросали в волны».
Название — черное море — есть точный перевод с турецкого кара: но кара имеет два смысла — черное и злое; турки слово кара, применяют к теперешнему Черному морю в смысле злое; русский перевод с турецкого сделан неправильно.
…При греках же, при эллинах, во времена Тавриды и Геродота, Чембало называлось — Символоном. У Геродота записано:
«…далее к востоку лежит бухта с узким входом, которая называется гаванью Символов».
Балаклава — гавань символов! — чудесно жить в этом синем мире!
Ямское Поле,
10 февраля 1928 г.
Рассказ о гибелях*
Алексею Силычу Новикову-Прибою, учителю
Штормы приходят так — —
Падает барометр, и все следят за его падением. Радио приносит вести с морей о путях циклонов. Метеорологические станции посылают предсказания, которым никто не верит. Море серо, как серо небо, закованное латами волн. Барограф вдруг начинает визжать десятью баллами ветра, судно воет такелажем, рвутся гребни волн, — и через полчаса штиль, — а через пять минут вслед штилю рвутся десять с половиною баллов. Радио сообщает о SOSax и о штормах во всех морях северного полушария. Капитан приказывает задраивать судно к шторму. Циклон, который шарит рядом в море, дует одиннадцатью с половиною баллами и уронил барометр до 219-ти, — барометр на судне показывает 231, и он все время падает.
Тогда приходит шторм. Море начинает кидаться этажами и латами волн, и этажи корабля ползут на эти этажи лат, воет и стремится ураган, эмульсия воды и воздуха летит выше мачт, и ночи начинают путаться с днями. Ветер сшибает людей и прерывает дыханье. Вода перекатывается через палубы. Люди, морские жители, которые по тридцать лет ходят морями, заболевают морем, ибо нет ни одного человека, которого море не било б. По кораблю, кидаемому этажами, нельзя ходить, — на корабле нельзя спать и нельзя работать, — каждая человеческая мышца должна быть напряжена, — и вскоре голова начинает набухать бредом, должны придти гениальные музыкант и психиатр, которые запишут музыку шторма и бред мозга. — Ветер рычит, плачет, хохочет, кудахчет, — скрипят, рычаг, визжат переборки, — воет такелаж, — пароходный гудок гудит, гудит, гудит, и его не слышно. Ничего не видно крутом. Волны становятся полом, небо становится стеною, вода летит над мачтами. — Бред, переутомление. — Новый возникает звук, растет, накатывает, — мозг осмысливает: судно стало против волны, воют винты в воздухе. Звук исчез — и тогда: ничего нет, совершенно тихо, комната в родном городе, диван, книги на столе, на диване в шали заснула жена, не потушив ночную лам ну… — Новый звук — тата-та-та-та — стрельба из пулемета, — человеческих слов не слышно, и слышен голос капитана:
— Вахтенный!
Электрический фонарик. В круге его света лицо матроса. Лицо зелено в свете электричества, лицо испугано. Говорит капитан. На фокмачте размотался стальной конец, это он та-та-та-кет пулеметом в ветре по мачте, он расшиб лампочку толового фонаря. Капитан приказывает:
— Вахтенный, на мачту, наладить топовый огонь!
Лицо матроса очень злобно, матрос протестует. В зеленом свете электрического фонарика появляется рука капитана с револьвером. Прожекторы освещают мачту. Под матросом перекатываются волны. Матрос лезет по веревкам вант. Мачта справа налево кидает матроса к месиву волн, и брызги волн летят над матросом. И: — все мы, все мы были мальчишками, — пустырь соляного амбара, оставшегося от откупов и заросшего бузиной, — мальчишки повесили кошку за хвост, кошка не умирает, — мальчишкам мучительно до тошноты — скорее б умирала кошка, чтобы перестать мучиться ее смертью. Та-та-та-та исчезает, — какою невероятною музыкой воет шторм! — а жены уже нет, и шаль вытерлась, и ночная лампа давно разбита, тишина, ничего нет. — Матрос с веселым лицом рапортует капитану:
— Есть, капитан!
Радист, этот человек, потерявший пространство и шарящий в пространствах, повис над аппаратом своей мистической кухмистерской, он слышит в бреду моря и в бреду мозгов вести о гибели — SOS, SOS.
Пактовое судно идет с лесом, волны бьют в бревна. Бревна занайтованы стальными тросами. Волны перекатываются через корабль, волны бьют в бревна. И тросы на бревнах лопаются. Стадом взбесившихся дьяволов кидаются в стороны бревна. Волны кинули бревна вверх, бревна поднялись над судном. И — одно, другое, третье — бревна бьют таранами в капитанский мостик. Рулевой бросился в сторону: вместе с волною и с ревом таран бревна бьет по штурвалу, по компасу, пробивает переборку в штурманскую рубку, — паровой руль уничтожен, компас-указатель морских путей — уничтожен, матрос, грудь которого смята, — уничтожен. Люди бегут к ручному рулю, на ют. Лица людей бессильны. Волны и ветер воют. Матросы тянут налево ручное рулевое колесо, синие жилы вздулись на их висках: волна накатилась, ударила, кинула вверх, вторая волна ударила не в ритм по рулевому перу, — люди полетели в стороны от рулевого колеса, — боцман — он не успел отскочить, не успел бросить рулевое колесо — он в воздухе над колесом, его ноги над его головой — и он летит за борт. Люди вновь хватаются за руль. Капитан смотрит за борт, куда упал боцман, — и видит: бревно — бревна мечутся стадом диких кабанов в кипении волн — волна несет бревно — бревно ударило по рулевому перу. И капитан командует:
— Отставить!
Все кончено, авария, гибель. Капитан смотрит за борт, в стремленье волн и воздуха. Капитан бессилен и беспомощен. Матросы покойны, как люди должны быть покойны в смерти, и матросы достают мокрые кисеты. Капитан командует бессильно:
— Аврал! К шлюпкам! Ждать команды!
…и матросы теперь уже не люди: номера людей встают под волны под номера шлюпок, — ненадолго, впрочем, ибо больше команд не было за ненадобностью.
Капитан идет в радиорубку, она на спардеке, сзади штурманской.
Капитан говорит радисту:
— Кидайте SOS!
…За много рейсов до этого шторма пришел с моря на родину, в родной свой порт — кочегар, старый моряк. Целые сутки до земли тогда он мылся, выпаривая из тела копоть и уголь. Он вез жене с моря подарки, наряды, редкости, сладости, патефон с пластинками фокстротов, экваториальные фрукты, ананасы, бананы. Он любил жену, он всегда все свои деньги — вещами — привозил жене, — и он мечтал, как передаст жене подарки. Судно пришло в порт ночью и к рассвету стало на прикол. В рассветной пасмури на набережной теснились жены и невесты моряков, пришедшие встретить мужей и любимых, — среди них не было жены кочегара, — и через четверть часа матросы знали от жен и невест о том, что жена кочегара нашла себе другого мужа. Товарищи сказали мужу, что его жена ушла от него. Кочегар до сумерок ждал жену, она не приходила, он молчал. К четырем часам кочегар переоделся в праздничное. Он вызвал себе в порт автомобиль. Посыльному он приказал отнести на дом к жене — в его прежний дом — подарки, наряды, патефон, сладости, фрукты. На автомобиле он заезжал в цветочный и ренсковой магазины, и он послал жене цветов и вин. Он дважды промчал на автомобиле под окнами своего дома. А когда посыльные сообщили ему, что жена недоуменно приняла его подарки, — он поехал домой. Он вошел в комнаты. У подъезда рявкал автомобиль. Жена вскинула в ужасе и в нерешительности руки. Новый муж стоял, опустив руки в карманы. Старый муж улыбнулся, собрав морщины на лбу, глаза его были неподвижны, — он улыбнулся еще шире и сказал удивленно:
