Вошел и вышел, постояв за портьерой, В. Н. Ильин.
Тов. Карякин Ю. Ф., каждый вечер читающий под «лампочкой Ильича» боевой орган ЦК КПСС «Коммунист», говорил проникновенно марксистским голосом. (Громкие аплодисменты.)[124]
Люди поняли главное: «…перед нами настоящее художественное произведение, вскрывающее раковую опухоль нашего общества».
Вошел и не вышел тов. Ильин.
Уверенные в том, что невозможно обратить историю вспять, а также в неминуемом торжестве прогресса, еще не заплеванные до конца и еще сохранившие порядочность писатели пренебрегали тт. Ильиным и Анютой.
В надежде славы и добра они глядели без боязни вперед и, глядя таким образом, говорили: «Вся деятельность Солженицына характерна для нового времени. Пришла новая литература, со старой, рептильной, ползающей, с литературой, признающей только прямую линию, — с ней покончено».
Так говорил В. А. Каверин.
Другие тоже говорили с пронизывающей бодростью:
«У нас идут сложные и необратимые процессы демократизации, — догматики и субъективисты могут помешать этим процессам, но не могут их остановить», — твердо заверил собрание бывший секретарь парткома московской писательской организации тов. Е. Ю. Мальцев.
Эти заявления носили исключительно прогрессивный характер.
17 ноября 1966 года было совершенно ясно, что приходит новая эра, что она рядом, у двери, может быть за портьерой.
Было совершенно ясно, что в грядущем юбилейном году от нее, братцы, никуда не уйти.
И действительно, меньше чем через год в доме Правления Союза писателей СССР, охраняемом не Анютой, поверьте мне, не Анютой, собрались другие братья по нашему трудному писательскому ремеслу.
И эти братья тоже обсуждали повесть А. И. Солженицына «Раковый корпус».
И люди, которые обсуждали, тоже с надеждой смотрели вперед.
Они надеялись на то, что злобный визг ужаленного в самое чувствительное писательское место (клеточка мозга, ведающая вопросами творчества) тов. Шарипова — «А я б ему скидку не дал, я б его из Союза исключил!» — найдет надлежащее понимание у «сегодняшних замечательных руководителей» Советского государства.
Они смотрели с надеждой вперед на заседании Секретариата Союза писателей СССР 22 сентября 1967 года.
Заседание началось, как пишет в «Изложении» А. Солженицын, «в 13 часов, окончилось после 18 часов».
Но А. И. Солженицын ошибся: он в ту пору еще не все знал.
Он не знал, что заседание началось не в 13 часов, а в 11, и началось оно не с выступления Федина, а с выступления секретаря по оргвопросам Союза писателей СССР тов. Воронкова, прочитавшего письмо Шолохова.
Михаил Александрович Шолохов писал кратко и выразительно. Как на заборе.
Кто есть Солженицын? 1. Сумасшедший. 2. Не писатель. 3. Антисоветский клеветник.
Что с ним надлежит сделать? 1. Посадить в сумасшедший дом. 2. Выгнать из Союза писателей. 3. Отправить в тюрьму.
В оставшееся время сговаривались, кто и что скажет.
Тов. А. Е. Корнейчук сказал: «идет колоссальная мировая битва… Своим творчеством мы защищаем свое правительство»… Он сделал подкованный доклад о международном положении.
Так как международное положение оказалось крайне напряженным, то Солженицыну учинили допрос:
«Как он относится к той разнузданной буржуазной пропаганде, которая была поднята вокруг его письма? Почему он от нее не отмежуется? Почему спокойно ее терпит? Почему его письмо западное радио начало передавать еще до съезда?»
«Почему он не реагирует на гнусную буржуазную пропаганду?»
«Какое право он имеет так писать?»
«И по каким каналам письмо попало на Запад?»[125]
В публикуемых материалах мы обнаруживаем поражающие наше воображение вещи: мы узнаем, какие замечательные люди секретари Правления Союза писателей СССР и какой плохой писатель Александр Солженицын.
Вот какие они замечательные секретари:
Алексей Сурков: «Не буду скрывать, я человек начитанный».
Ираклий Абашидзе: «Мы все честные и талантливые писатели…»
А вот какой плохой писатель Солженицын:
«Мы тратили время, читали ваши сырые рукописи… „Раковый корпус“ вызывает отвращение от обилия натурализма…» (В. Кожевников).
«„Раковый корпус“ — антигуманистическая вещь» (С. Баруздин).
Уже пришло время, когда стало выгодно хвастать своей прозорливостью: «Я как раз принадлежу к тем, кто с самого начала не разделял восхищения произведениями Солженицына», — расталкивая соседей, выскакивает один (С. Баруздин).
«Я когда-то первый выступил с опасениями…» — перебегая дорожку товарищам, захлебывается другой (В. Кожевников).
Но все это пустяки. Настоящий советский человек и секретарь всегда готов принести личное в жертву общественному. Поэтому, вздохнув, советский человек и секретарь пренебрегает личной обидой (то есть тем, что Солженицын пишет лучше его) и приносит себя в жертву горячо любимой Родине. Главное — это чтобы любимую Родину не оклеветал Запад. «Вот страшное событие, — мотается от ужаса по своему кабинету тов. Федин, — ваше имя фигурирует и используется там, на Западе, в самых грязных целях».
Солженицын, конечно, сразу же понял, что именно это главное — Запад.
«Здесь употребляют слово „заграница“ и с большим значением, и с большой выразительностью, — говорит он, — как какую-то важную инстанцию, чьим мнением очень дорожат».
На Западе должны, наконец, понять, что «заграница» — очень важная инстанция и что советских деятелей волнует не то, что мы пишем, а то, что и сколько на Западе пишут о нас.
Две записи обсуждения одной и той же книги поражают своим враждебным несходством.
Это несходство связано с тем, что на первом обсуждении выступали все-таки писатели, а на втором — секретари Союза писателей. Конечно, Зоя Кедрина, и не будучи секретарем, обгонит самого Алексея Суркова, а доносчик Николай Асанов, рядовой непобедимой армии советских художников слова, не уступит дорогу доносчику Сергею Баруздину, даром что тот главный редактор органа Союза писателей СССР «Дружба народов». Это не имеет значения. Хороший человек, плохой человек… Кому это интересно (в социалистическом государстве)? Главное — это идти в ногу со временем и выполнять его боевой приказ. Выполняя боевой приказ, даже Федин в надлежащий период (март — октябрь 1956 г) был почти порядочным человеком. А если бы не венгерское восстание, то стал бы и благородным.
Советский человек по первому требованию партии и правительства может быть всяким. В отдельные моменты даже порядочным. Не часто (один раз в каждую историческую эпоху), но может.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
