Мои надежды не оправдались…
Молоденький маг, ответственный за назначения, глянул на меня так, будто что-то мерзкое увидел, брезгливо нос сморщил, губы скривил.
— Полукровка? — спросил он с презрением.
— Никак нет, — выпучил я глаза. — Человек я.
— Ну-ну, — не поверил тот, видимо понятия не имея о том, какие в Вольграде порядки насчет крови-то. На мгновение мне захотелось последовать примеру Кольда — резануть ладонь, подтверждая свои слова, но я вовремя опомнился: еще чего, перед этим ничтожеством унижаться. Больно нужно мне было во главе смены вставать! Я и простым часовым на воротах вновь постою — не гордый! Огнь явно в этом со мной не соглашался — бился во Врата, жаждя проучить смертного недоучку, оскорбившего его Воина.
— Иди в казармы, — маг накарябал на клочке пергамента пару рун и сунул его мне. — Найдешь Осипа Остроглаза. Скажешь, что в помощь ему тебя направили. В самый раз должность тебе…
И усмехнулся злобно. Нехорошее предчувствие кольнуло душу: куда ж это я вляпался опять? Неужто…
К несчастью, мои опасения оправдались. Остроглазый был одним из трех стражников, что отвечали за расследования убийств. Нет, оказаться на воротах в ночном карауле было бы лучшей участью! В Вольграде лишь одного мы боялись больше ссылки в глушь — оказаться среди крыс, как презрительно звали их сослуживцы и горожане. В крысы попадали окончательно спившись или не поладив с начальством — редко кому удавалось после этого прожить пару месяцев, каждую неделю стражники находили их с перерезанными глотками…
Остроглаз оказался именно таким, как я ожидал — синеносым, с мутным единственным глазом и воняющим перегаром. Его форма была заляпана жиром и чем-то бурым, а под длинными, загибающимися крючками, ногтями можно было сажать огород — столь грязи накопилось.
— Значит, кхе-кхе, ты новенький, — буркнул он, дохнув на меня перегаром и чесноком. — В самый раз! Давай-ка, дуй к северным воротам, выйдешь, иди вдоль стены, направо… Там пустошь будет, увидишь — поймешь. Мимо не пройдешь, там с утра труповозка стоит, ждет пока мы тело-то осмотрим… Так вот, тело глянь… Там, грят, феечье семя погуляло знатно, а бедолага увидел — вот и не дожил до рассвета, так что ты не усердствуй, главное запомни детали, чтоб можно было бумажку в Совет отнести, что вроде как работаем…
Нет, похоже, я все-таки был не прав… Не все так плохо. Этот Остроглаз мозги не пропил. И, хотя мне претит это его «вроде как работаем», надо признать, «вроде работать» — это единственный шанс выжить на паскудной крысиной должности…
Я успел дойти лишь до ворот. Загудело вдруг что-то, засвистело, серебряной дымкой окутало город. Горожане крестились. Оставшиеся за воротами пытались прорваться внутрь, но дымка не пускала, отбрасывала назад. Одна из женщин упала, схватившись за сердце. Я попытался броситься к ней, помочь, но один из стражников ухватил за руку.
— Не дури! — кричал он, но в стоявшем оре я едва его расслышал. — Маги по…ли щит!
Я кивнул.
— … на стену!
Еще раз кивнул. Нехорошее предчувствие кольнуло душу, заволновался за вратами Огнь.
Шевелящаяся пестрая масса надвигалась на город. Я протер глаза, не доверяя себе. Это еще что за…? Внизу шумел город, но здесь, наверху, был ясно слышен мерный бой:
Тум! Ту-дум! Тум-Тум!
Не люди, не звери — они шли на Город.
Дыхание сперло. Я наконец понял, зачем Княгиня призвала меня. Чего от меня ждала.
Тум! Ту-дум! Тум-Тум!
Гремели обтянутые человеческой кожей барабаны, по которым колотили длинными костями. Мерно позвякивали бубны.
Легенда ожила…
Зверолюди вновь пришли с Края Мира.
И не было людям спасенья, и не было у них Великого Воина, чтобы спас — лишь я: стражник, не способный защитить и себя, не то, что Рось.
НараЭти четыре дня я его не видела. Приказав мне никуда не выходить, Тиан ушел сражаться. Спал ли он? Ел ли? Сомневаюсь…
И вот он вернулся. Когда я уже потеряла надежду и собралась сама отправиться на стены, искать его.
Он сидел, уткнувшись лбом в подтянутые к груди колени. Словно ребенок, испугавшийся темноты. Сначала я подумала, он не услышал, как я вошла, но Тиан вдруг произнес тихо:
— Город обречен. Последний раз восход окрасит стены города в янтарь. Последний раз мы увидим, как сядет солнце.
Он боится? Разве Воин может бояться?
Мигом позже я поняла — не страх загнал его в эту полную теней и призраков комнату. Не страх, что-то другое… Но что? Как мне помочь ему?
— Это ничего… Это пройдет… — шепчу невпопад, опускаясь на колени рядом с ним, проводя ладонью по спутавшимся багряным прядям.
— Ты ненавидишь меня?
Я хочу ответить, что нет, как я могу ненавидеть моего человека, но молчу, продолжая перебирать его мягкие волосы.
— Ненавидишь… — по-своему понимает он мое молчание. — Я привел тебя в этот город. Я втянул тебя во все это. Из-за меня… Надо было мне сдохнуть по дороге, ты бы повернула обратно, нашла бы себе новый Род — богатый, бед не знающий… Не будь меня…
Нужно было объяснить моему глупому, ничего не понимающему человеку, что у баньши может быть лишь один Род. Раз и навсегда Ткачиха привязывает нас к Крови. Не останется Людей, уйдет вслед за ними и Баньши…
Я должна была рассказать Тиану. Он бы понял. Он бы не стал рисковать моей жизнью, ушел бы, сбежал, осел в тихом месте. Да, я уверена, так бы он и поступил.
Я такая эгоистка… Хватит лгать себе, все что я делаю — я делаю прежде всего ради себя. Но сейчас это все — о Тиане, не обо мне. Это должен быть его выбор, не мой. Это его жизнь — не моя. Я выдержу, я отпущу, я…
— Ты плачешь? По кому ты плачешь, Нара? — его пальцы скользят по моей щеке. Плачу? Я? Нет, я не плачу. Баньши провожают лишь людей, не себя. Я. Не. Плачу.
Но я так не хочу умирать. И я не хочу, чтобы умер он.
Сухие потрескавшиеся губы касаются моих. Не поцелуй — просто два дыхания становятся одним. От него пахнет дымом и кровью. Запоздало понимаю — он только что вернулся со стен, а тут я со своими…
— Не плачь, моя Нара, — шепчет он, и я отбрасываю тяжелые мысли. — Не плачь, моя… Нара… Я защищу тебя. Я умру за тебя. Однажды ты будешь рассказывать детям сказки о Тиане, Последнем из Рода Берсерков… Я клянусь тебе в этом.
Я плачу, уже не сдерживая себя. Впиваюсь зубами в ладонь, чтобы приглушить всхлипы, но он видит, отводит мою руку. И целует. И я тону: в поцелуе, в запахе, во тьме, в его тепле и странном чувстве, колющем сердце.
Я всегда жила ради будущего, ради чужого будущего. Но здесь, сейчас, мне плевать, что будет завтра. Пока я с ним — мне плевать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
