еще кашляю. Но я услыхал твои шаги и походку Пага; ведь, знаешь, он ступает, точно тюлень переваливается на плавниках. Где ты был, отец? Утром я проснулся, а тебя не было.
— Я был у обиталища богов, — ответил Ви, взглянув по направлению к леднику и поцеловав сына.
В это мгновение Фо заметил огромную волчью шкуру, свисавшую до земли с плеч Пага; со шкуры все еще струилась кровь.
— Где вы добыли эту шкуру? — закричал он. — Какая красота! Вот это волк — всем волкам волк! Это ты убил его, Паг?
— Нет, Фо, я только освежевал его. Учись быть наблюдательным. Взгляни на копье отца. Весь наконечник его окровавлен, на рукояти — запекшаяся кровь.
— Но твой нож, Паг, тоже окровавлен, и ты тоже весь окровавлен, с головы до ног. Откуда же мне знать, кто из вас убил волка, когда вы оба такие храбрые? А что вы собираетесь делать со шкурой?
— Из нее мы сделаем тебе плащ, Фо. Я сделаю его искусно, так, что когти останутся на лапах, но отчищу их, и когда ты запахнешься в плащ, когти будут сиять.
— Очень хорошо. Сделай это поскорее, Паг. Ведь плащ будет теплый, а сейчас дуют такие холодные ветры. Отец, зайдем в хижину; еда ждет тебя, и ты расскажешь мне, как убил волка.
Фо ухватил Ви за руку и потащил его за собой за завесу из дубленых шкур, а Паг и собаки ушли в пристроечку позади хижины, где жил карлик.
Хижина была просторная, футов в шестнадцать в длину и футов двенадцать в ширину. Посередине ее находился глиняный очаг, в котором горел огонь, и дым уходил в отверстие в потолке; впрочем, так как утро было тихое, дым почти весь оставался в хижине и воздух внутри стал тяжелым и удушливым. Но Ви, привычный к этой обстановке, не замечал духоты.
По ту сторону очага стояла Аака, жена Ви, одетая в юбку из тюленьей шкуры, скрепленную завязками под грудью. Это была стройная, статная женщина лет тридцати; ее густые черные волосы свисали четырьмя пышными косами, завязанными на конце узлами из травы и сухожилий. Кожа Ааки казалась светлее, нежели кожа большинства женщин племени; она у нее, в сущности, была даже белая, только обветрилась от сурового климата: лицо — несколько широкое, но красивое и тонкое. Правда, физиономист подметил бы склонность к некоторой сварливости. Подобно всем ее соплеменницам, Аака имела большие и печальные темные глаза. Она стояла у очага и жарила на заостренных палочках полоски мяса.
Когда Ви вошел, она посмотрела на него испытующим взглядом, точно пытаясь прочитать его мысли, затем улыбнулась несколько смущенно и пододвинула обрубок дерева, — племя не знало мебели, даже самой примитивной. Подчас случалось пользоваться вместо стола каким-нибудь большим плоским камнем или вместо вилки — раздвоенным прутиком, но больше этого фантазии ни у кого в племени не хватило, да и импровизированная вилка после употребления выбрасывалась и о ней забывали. Так, вместо кроватей служили охапки сушеных водорослей, брошенных на пол и накрытых какими-нибудь шкурами; для освещения приспосабливали большие раковины, наполненные тюленьим жиром, в котором плавал скрученный из моха фитилек.
Он присел на обрубок, и Аака подала ему одну из палочек, на которой был насажен большой кусок тюленьего мяса, полусырого, прокопченного дымом, а в одном месте даже обугленного. Аака подала мужу еду и встала рядом в покорной позе, ожидая приказаний в то время, как Ви жадно пожирал мясо.
Затем Фо скромно и робко вытащил из какого-то укромного уголка хижины что-то, завернутое в широкий древесный лист, развернул узел и опустил его наземь. В узле оказалась какая-то растертая в мелкий порошок коричневая пыль, которую мальчик с большим трудом соскребал со скал после испарения морской воды. Как-то Ви случайно примешал к пище этот самый порошок, и оказалось, что от примеси пища становится намного вкуснее. Таким образом, Ви открыл для своего племени соль; впрочем, соплеменники его считали соль роскошным нововведением, которым вряд ли стоило пользоваться. Но у Ви были взгляды более широкие, и Фо поручили собирать коричневый порошок, что прежде входило в обязанности его сестры Фои. За этим занятием ее и застал убийца.
Вспомнив дочь, Ви отодвинул лист с его содержимым, но затем, увидев обиженное выражение лица мальчика, придвинул снова лист к себе и опустил мясо на порошок.
Наевшись досыта, Ви знаком разрешил Ааке и Фо съесть оставшееся мясо, на которое они жадно набросились, так как ничего не ели с самого вечера. Дело в том, что закон племени не позволял, чтобы члены семьи ели прежде, чем насытится ее глава. В качестве сладкого Ви взял ломоть провяленной на солнце трески, такой твердой, что ни один современный человек не смог бы даже укусить ее. На закуску пошла пригоршня диких слив, которые Фо нашел где-то на холмах, а Аака испекла в золе.
Потом Ви приказал Фо отнести остатки еды Пагу и оставаться в пристройке, покуда его не позовут. Затем он выпил немало ключевой воды, собранной Аакой в большие раковины и в камень (самое ценное ее имущество), который был выдолблен ледником в форме горшка и обтесан от трения о другие камни. Он напился воды за неимением ничего другого, хотя осенью Аака варила что-то вроде чая из какой-то травы в раковине, и ее настойку все пили и нахваливали за бодрящее действие. Но трава эта цвела только осенью и до сих пор никому в голову не приходило собирать ее и сушить.
Напившись воды, Ви задернул шкуры, висевшие у входа, и скрепил их, протянув шнурок в специально для этого проделанные петли. Затем он уселся снова на свой обрубок.
— Что сказали боги? — торопливо спросила Аака. — Они ответили на твою молитву?
— Да, женщина, ответили. На восходе солнца с гребня ледника упала скала и раздавила мое жертвоприношение, так что лед воспринял его.
— Какое приношение?
— Голову волка, которого я убил по пути к леднику.
