Баходир бросил настороженный взгляд на дверь.
Байда тихо спросила:
— За тобой следят?
— Да, — шепнул внук, — ни с кем не могу остаться наедине, поговорить. Окружают, подслушивают… Стану говорить плохое, тут же донесут шаху.
— Не бойся. Тут мы вдвоем… Есть ли кто у чужака во дворце из наших людей… тех, кто служил нам прежде?
— Есть… Почтенный Маликдод Карони… Потом… взяты на службу ученые, которые, помните, все сидели в нашей библиотеке… Шах Бабур хочет расположить к себе наших людей, хочет завоевать доверие индусов и мусульман индийских. Даже всех поваров отца собрал однажды и четверых выбрал для себя…
— Вот как?.. И сам ест еду, приготовленную этими поварами?
— Говорят, что ест. Даже хвалит индийские кушанья, чтоб выказать уважение…
— Это хорошо, что ест! — перебила Байда внука и неожиданно бодро сошла с постели.
Скорбь терзала ее сердце по-прежнему, но теперь вспоенное скорбью желанье мести перестало быть беспредметным. Она увидела ясную цель — страшную, но ясную, и это придало ей новые силы. «Если Бабура… устранить, его люди здесь не останутся, уйдут восвояси… уйдут!» Надо прибрать к рукам хотя бы одного из поваров, сделать его оружием мести.
Байда, приблизив губы к уху внука, шепнула:
— Ты сам тех поваров видел?
— Видел.
— Среди них нет Ахмеда?
Баходир пока не осознал, что произошло в помыслах «больной» абушки:
— Нет. Повар Ахмед уехал из Агры, а что?
И снова с тревогой поглядел на дверь. Байда улыбнулась. «Этот внучок мой слабоват, да и слишком много глаз следят за ним. Выдаст нечаянно тайну и себя погубит, и я не свершу, что задумала», — Байда решила не посвящать Баходира в рискованный замысел. Заохала болезненно-притворно:
— О коварный мир! Люди, преданные некогда нам, служат нашим врагам! И Маликдод Карони, и повара, все, все, все продались! О, душа болит, тело мое старое болит… Но ты внучек… ты для вида служи им, а в душе сохраняй верность отцу!
— Я так и поступаю, бабушка! — прошептал Баходир.
А когда внук ушел, венценосная Байда окончательно покончила со своим «недугом». Она не предавалась больше безысходным стенаниям. Ей нужен был повар, преданный, смелый, чтоб согласился — за деньги ли, из чувства ли мести — убить Бабура, отравить его. Вокруг было немало людей, которые испытывали чувство ненависти к завоевателям. Воины Бабура у одного убили брата, у другого — отца; чиновники Бабура отняли у третьего доходное местечко, а четвертого разорили вовсе… Байда узнала вскоре, что любимый младший брат одного из четырех поваров, взятых Бабуром, был убит при Панипате. Но Байда сочла рискованным самой вступать с ним в разговоры — ведь и за ней следили люди Бабура. Самым верным ей человеком, который прежде служил во дворце султана Ибрагима вместе с этими поварами, был Ахмед, тот самый, который уехал из Агры… Куда? Оказалось, что в Атов. Старая султанша послала в этот город человека с приглашением Ахмеду прибыть к ней.
И повар Ахмед, коего в Агре лишили дома и состояния, прибыл. Прибыл, кипя ненавистью к чужакам. Байда устроила его в своем вилайете, предоставила дом, назначила ежемесячное жалованье. Постепенно и осторожно настраивала его. Узнав о ее намерении, Ахмед сперва испугался, сказал, что ему не совладать с этим делом. Но Байда прибодрила его, уверила в безопасности той роли, которую должен был сыграть лично он. Ему надлежит уговорить повара, чей брат убит при Панипате, «а со всем остальным мы сладим сами». Повар Ахмед не знал, как войти ему во дворец шаха, но Байда и тут нашлась. Она выпросила право навещать своего внука. И однажды явилась с тяжелым узлом шелковых тканей — подарок этот нес Ахмед. Пока венценосная была на приеме у Бабура, Ахмед нашел того самого повара. Оказался — приятель его закадычный. Повара договорились друг с другом о встрече на следующий день, уже за стенами дворца. Прошла неделя, и Ахмед сказал Байде, что его приятель повар тоже ненавидит чужаков, убийц своего брата. И готов действовать…
2Жара нарастала в течение трех летних месяцев, а на четвертом, называемом в Индии «ашора[207]», достигла высшей, немыслимой точки. До начала дождей было еще без малого месяц.
В саду Зерафшан, что на левом берегу Джамны, зеленели молодые виноградники. Сад высадили на месте недавней пустоши с ползучими кустарниками. Болотистые берега реки были осушены, их разровняли и разбили красочные клумбы-чорчаман, что означает «четыре цветника». Как в Герате и Самарканде… Было начато строительство большого, мрамором выложенного хауза и замысловатых фонтанов. В саду журчала прозрачная арычная вода. Красноватый песок на дорожках приятно поскрипывал под ногами.
Бабур поехал в сад Зерафшан вместе с Ходжой Калонбеком, Хиндубеком, Маликдодом Карони и десятком конных охранников. Стояла такая жара, что Бабур чувствовал, как накаленные солнцем железные стремена обжигают ноги даже через подошвы сапог. А сверкающая лука седла, отделанная легкими золотыми пластинками, была — чуть дотронься — горячей, словно уголья.
Тем не менее Бабур избегал разговоров о нестерпимой жаре: многие беки так и норовили при каждом удобном случае жаловаться на неподходящий для них климат Индии. Возведение новых зданий в Агре и окрестностях, закладка новых садов их мало интересовала. Конечно, они радовались, что Бабур, пусть осторожно, однако и последовательно отнимает земли у прежней знати — родственников или накрепко связавших себя с семьей Лоди — и передает эти земли им, пришлым, победителям. Но другие нововведения шаха радовать беков-победителей не могли. Бабур хоть и раздавал им земли за верную службу, однако союргала[208] избегал — налоги новым владетелям приходилось платить в казну немалые. А вот купцам шах явно потакал: чем больше были доходы того или иного купчины, тем меньшим налогом его облагали. Хумаюн знал, что эту идею отец изложил еще в книге «Мубайюн». А беки не знали… да и что изменилось, если б узнали? Самолюбие их страдало, жажда обогащения утолялась в меньших размерах, чем хотелось бы… Ох, какой тяжелый, какой непереносимый климат в этой чужой и чуждой Индии! И многие беки, в том числе и Ходжа Калонбек, всячески изыскивали пути, поводы для восхваления родных и прохладных городов Кабула и Газни, куда, о аллах, дай нам возможность вернуться поскорее…
Бабур показал на старца зодчего в маленькой чалме и в длинном белом яхтаке.
— Узнаете? — спросил он у Ходжи Калонбека.
— Андижанец Фазлиддин?
— Да, я пригласил его из Кабула. Приехал вместе с сыном — строителем и резчиком… Это мавляна Фазлиддин заложил сад, куда мы направляемся… Неужели мы, воины, не вынесем жары, которую переносит старый и не привычный к воинским лишениям человек?
— Но, повелитель, есть ведь люди, совсем не приспособленные к этакой жаре. Как начал вчера дуть «боди самум», этот обжигающий ветер из пустыни, так трое моих нукеров один за другим свалились с лошадей и померли.
— Коли дни их были сочтены по воле всевышнего, то самум явился лишь внешним толчком… Да осуществится воля аллаха! — Бабур молитвенно поднял к небу глаза, тут же опустил их долу. Навстречу шаху вышел и поклонился Фазлиддин. Бабур обратился к нему: — Не уставать вам, мавляна… Ну, какие у вас есть просьбы, говорите, я прибыл выслушать их.
— А просьба такая, повелитель: нам нужны слоны и люди, умеющие обращаться с ними. Надо привезти из Дехалпура очень тяжелые камни, их могут погрузить на большие арбы только слоны.
Бабур обернулся к советнику по делам Индии Маликдоду Карони:
— Уважаемый, можно ли приохотить боевых слонов к мирному труду?
— Можно, мой хазрат. Слон — очень умное животное. В Индии его приучают и к воинским делам, и к трудовым. Можно пригнать слонов и погонщиков из дальних сел…
— Нет. По-другому сделаем… Мы не приучены в сражениях использовать слонов. Но среди военной нашей добычи, взятой при Панипате и в последующих битвах, есть немало слонов. Вот их следует переучить, приспособить к работе на стройках. Уважаемый Карони, сегодня же это наше повеление доведите до сведения тех, кто умеет обращаться со слонами.
— Исполню тотчас, мой хазрат!
И Карони хотел тут же ехать обратно, но Бабур остановил его:
— И еще вот что… Пошлите в города и селенья глашатаев, пусть они всех оповестят: сокровища, взятые нами у султана Ибрагима, мы Намерены тратить на строительство и благоустройство. Пусть о том объявят повсюду и во всеуслышанье!.. Мавляна, а вам хватает работы самих строителей?
— Пока хватает. Правда, есть затрудненье. Вы приказали завершить строительство мраморного дворца и соорудить большой каменный хауз, положив срок год. Самое кропотливое, долгое дело — это обтесывание камней и резьба по камню.
— Если мы добавим мастеров этого дела?..
