Положение спас молодой безымянный металлург из Дамаска. Восхищенный свойствами греческого огня, он слегка изменил его формулу, и новый состав обещал еще более интенсивное горение. Карагуш отнесся к предложению скептически, но терять было нечего, и он согласился испробовать изобретение, и металлург «смешал собранные им составляющие с керосином в медных баках, так что получившаяся субстанция стала похожа на горящий уголь». Раньше в этот день, после неудачных попыток использовать против башен стандартный греческий огонь, франки танцевали от радости и шутили на крышах башен, но когда в одну из башен попал глиняный горшок с новым веществом, им пришлось замолчать. «Он только успел попасть в мишень, как та вспыхнула огнем — башня сразу превратилась в гору огня», — писал мусульманский очевидец. Две другие башни постигла та же участь. Оказавшиеся в ловушке на верхних этажах башни крестоносцы погибли в пламени, а те, кто был внизу, спаслись, но могли только бессильно наблюдать, как их творения догорают дотла. Акра была спасена.[263]
В последующие месяцы лучшее владение мусульманами технологией производства горючих жидкостей оказалось решающим фактором. В августе, когда франки стали усиливать интенсивность обстрелов, действуя посменно днем и ночью и строя еще более мощные катапульты, Карагуш и Абул Хайджа устроили молниеносную вылазку, отправив «специалистов по греческому огню» сжечь вражеские машины. В процессе были убиты семьдесят рыцарей. В сентябре была также за несколько минут сожжена массивная метательная машина, построенная по приказу Генриха Шампанского и стоившая 1500 золотых динаров. Неудивительно, что крестоносцы ненавидели греческий огонь. Как-то раз одному неудачливому турецкому эмиру не повезло особенно сильно. Он был ранен в бою рядом с франкской осадной башней, имея при себе сосуд с греческим огнем, которым он рассчитывал уничтожить осадную машину. Обозленный франкский рыцарь бросил мусульманина на землю и вылил содержимое сосуда на его гениталии и поджег их.[264]
Тем летом велись и другие сражения. Поддержание боевого духа своей армии и неустанные попытки сломить дух противника уже давно стали обычными чертами средневековой войны. И хотя события в Акре вроде бы не характеризовались постоянными актами намеренной жестокости или варварства, гарнизон Карагуша все же временами использовал подобную тактику. В ноябре 1189 года трупы убитых латинян вывешивались на зубчатых стенах Акры, чтобы запугать крестоносцев. А в 1190 году мусульманские войска временами периодически вытаскивали кресты и символы христианской веры на парапет, чтобы публично подвергнуть их осквернению. На них плевали и мочились, хотя говорили, что один солдат, совершивший последнее, был застрелен латинянином из арбалета прямо в пах.
Обычные спутники любой длительной блокады — голод и болезни — также не миновали Акру 1190 года. Голод и недовольство подтолкнули беднейших крестоносцев к устройству 25 июля неорганизованного и совершенно бесполезного набега на лагерь Саладина в поисках еды. За это франки заплатили высокую цену — 5 тысяч человеческих жизней. Их трупы разлагались на беспощадной жаре, привлекая тучи мух, что сделало невыносимой жизнь в обоих лагерях. Начали распространяться болезни.
Саладин опять решил очистить поля боя, бросив останки христианских воинов в реку. Ужасная смесь тел, крови и грязи поплыла вниз по реке к крестоносцам. Тактика сработала. Один франк писал, что «немало крестоносцев умерли вскоре после прибытия от загрязненного воздуха, наполненного смрадом гниющей плоти. Они были измучены тревожными ночами, проведенными на страже, и прочими трудностями и лишениями». Смертельная комбинация плохого питания и ужасных санитарных условий присутствовала в лагере до самого конца сезона, в результате чего уровень смертности резко взлетел. Потери среди неимущих были очень высоки, но даже аристократы не имели иммунитета. Тибо де Блуа «прожил не больше трех месяцев», а его спутник Этьен де Сансер «также прибыл и умер без защиты». Ранулф де Гленвилл протянул три недели. Акра становилась кладбищем европейской аристократии.[265]
Судьба германского Крестового похода
В другой части Ближнего Востока еще одна смерть изменила ход Крестового похода. В конце марта 1190 года император Фридрих Барбаросса, договорившись с Византией, повел германских крестоносцев через Геллеспонт в Малую Азию. Немцы медленно продвигались вперед через греческую территорию и в конце апреля вступили в турецкую Анатолию. Внутренняя борьба за власть в сельджукском султанате Конья означала, что прежние попытки Фридриха договориться о безопасном проходе через него в Сирию не будут иметь особого значения, и очень скоро крестоносцы столкнулись с упорным сопротивлением мусульман. Несмотря на перебои со снабжением, Барбаросса поддерживал дисциплину в войсках. Мусульманские источники утверждают, что он обещал перерезать горло каждому солдату, не выполнившему приказ. Поэтому немецкая колонна продолжала двигаться. 14 мая была отбита сильная атака турок, и Фридрих решил атаковать Конью. Он занял нижний город сельджукской столицы и оккупировал султанат.
Когда переход через Малую Азию был близок к завершению, Барбаросса направился на юг к побережью и христианской территории Киликийской Армении. Германское крестоносное войско понесло существенные потери в людях и лошадях, но в целом Фридрих достиг большого успеха, одержав победу там, где потерпели неудачу походы 1101 и 1147 годов. Потом, когда казалось, что самые страшные испытания уже позади, грянула беда. 10 июня 1190 года император проявил нетерпение и решил перейти вброд реку Салеф перед своим войском. Его конь в середине реки потерял опору под ногами и сбросил императора в воду. В изнурительно жаркий день вода оказалась невероятно холодной, и Фридрих Барбаросса утонул. Его тело вытащили на берег, но уже ничего нельзя было сделать. Самый могущественный монарх Западной Европы из всех, которые когда-либо принимали крест, был мертв.
Это внезапное несчастье потрясло и латинян, и мусульман. Один франкский хронист отметил, что «христианство понесло большой урон из-за смерти Фридриха», а в Ираке мусульманский автор радостно объявил, что «Бог спас нас от зла». Германская крестоносная армия оказалась в кризисе: она лишилась вождя и боевого духа. Сын Барбароссы Фридрих Швабский пытался спасти экспедицию. Взяв на себя командование, он велел забальзамировать тело императора, а потом продолжил путь в Северную Сирию. Но по пути немцев стали преследовать «болезни и смерть, и в конце концов крестоносцы стали выглядеть так, будто их извлекли из могилы». Тысячи людей умерли, еще больше дезертировали. В Антиохии часть останков Фридриха была захоронена в базилике Святого Петра — у места, где было найдено Святое копье, а его кости были собраны в мешок в надежде, что они могут быть преданы земле в Иерусалиме (на самом деле их в конце концов погребли в церкви Святой Девы в Тире). А Фридрих Швабский двинулся вдоль Сирийского побережья с тем, что осталось от германской армии, отбивая атаки войск Айюбидов, стоящих на севере.[266]
Точно неясно, когда именно информация о смерти Барбароссы достигла Саладина — если верить Баха ад-Дину, ему сообщил об этом письмом глава армянской христианской церкви Базил (Василий) из Ани, но дата нигде не указана. Новость, безусловно, для мусульман была радостной. Крестоносец написал, что «в Акре… плясали и били в барабаны», а солдаты гарнизона Айюбидов много раз забирались на зубчатую стену и оттуда кричали: «Ваш император утонул!» Тем не менее Саладин вплоть до 14 июля продолжал отправлять войска на защиту Сирии, и все силы его армии вернулись в Акру только в начале осени. Так что, хотя гибель Барбароссы, безусловно, причинила огромный вред германскому Крестовому походу, Саладин тем летом все же лишился жизненно важных военных ресурсов. Фридрих Швабский добрался до Акры в начале октября — с ним было всего около 5 тысяч человек. Саладин, судя по всему, ожидал, что, несмотря на все потери, прибытие немцев придаст новую энергию осадившим Акру крестоносцам, однако на деле оно практически ничем не помогло.[267]
ТУПИК
В определенном смысле военный сезон 1190 года был, несомненно, успешным для Саладина. Акра отбивала все атаки латинян, ее гарнизон успешно противостоял всем хитроумным изобретениям экспериментальной военной технологии франков. Султан сумел, хотя и с трудом, поддерживать каналы связи и снабжать город, а его собственные войска были развернуты, чтобы беспокоить и отвлекать внимание крестоносцев. После двенадцати месяцев осады Акра все еще держалась.
Тем не менее, если смотреть на вещи шире, Саладин потерпел неудачу. Он был вынужден перераспределить военные ресурсы, чтобы отразить угрозу германского Крестового похода, и потому ему попросту не хватило сил, чтобы захватить инициативу в Акре. Если бы в его распоряжении была вся мощь мусульманских армий, он мог бы рискнуть и пойти в лобовую атаку на позиции франков, чтобы вытеснить их из Палестины. Когда же его армии снова собрались в Акре — было это в начале октября, — султан, вероятно, посчитал, что время для решительных действий упущено. Это, а также начало «желчной лихорадки» заставило его в середине октября отвести свои армии на зимние квартиры в Саффараме (10 миль [16 км] к юго-востоку от Акры), завершив, таким образом, военный сезон. Испытывая неуверенность в себе, Саладин приказал разрушить Кесарию, Арсуф и Яффу, ключевые порты к югу от Акры, и даже распорядился снести стены Тивериады. В последующие месяцы Саладину приходилось постоянно бороться за то, чтобы сохранить армию в целостности. Одни правители (например, Джазирата и Синджара) постоянно обращались с петициями о возвращении в свои владения, другие, такие как Кеукбури, были отправлены следить за интересами султана в Месопотамии и потому были потеряны для джихада.[268]
