– Остроумно, – признал омниарх. – Кто же будет выступать в этих телах?
– Мы сами, конечно же; шесть тел – и нас шестеро. Переходить из тела в тело мы умеем не хуже, чем они, это тебе известно. Так что все, что нам понадобится, – место, где наши собственные тела смогут в безопасности дожидаться нашего возвращения. Это ты, я думаю, обеспечишь нам без труда.
– Нет ничего легче. Сейчас же прикажу здешнему приору… Впрочем, тут принято говорить «благословлю»; так что я благословлю его на выделение вам для сохранения тел хорошо изолированного и защищенного помещения где-нибудь тут, по соседству с этими апартаментами. Это не потребует много времени.
– Прекрасно. Мы немедленно приступим к делу.
4
– Ты кто, вообще, дед? – спросила Вирга.
Это было уже где-то ближе к рассвету. Но сперва они после долгого пути сперва через музей, в помещениях которого Вирга не раз шарахалась в сторону, натыкаясь на пугающие скелеты и чучела, потом по лестницам и переходам, добрались до обиталища старика. Плутали так долго, что Вирга уже стала жалеть, что ушла со светлой по-ночному улицы в эту кромешную и душную тьму. Она тут непременно потерялась бы, но старик почти сразу же крепко ухватил ее за руку, объяснив: «Света не будет, все отключено, воду, правда, мы открыли, только за ней приходится на самый нижний уровень ходить, под землю. Ну, днем – ничего, разобраться можно, привыкнешь». Она только мотнула головой: оставаться тут надолго не собиралась, но сейчас решила этого вслух не говорить, а ее жеста старик, конечно, не увидел. Раз или два Вирга совсем уже созрела, чтобы заявить: «Хватит, дальше не пойду», но понимала, что в одиночку ей отсюда не выбраться, – по этому зданию можно было, наверное, блуждать неделями и не находить выхода. Тем более что время от времени откуда-то доносились звуки, заставлявшие думать, что Вирга со стариком были тут не единственными живыми обитателями; сначала она встревожилась было, но старик, уловив, похоже, ее настроение, проговорил, не дожидаясь вопросов: «Тут еще бомжи живут, свалочники и попрошайки, но я с ними не пересекаюсь и они мною тоже не интересуются, у каждого, как говорится, своя кодла, они не вяжутся, так что не бойся. Да они и не близко – это вентиляция звуки разносит, только и всего». Вирга вздохнула облегченно: кажется, посягательств на ее тело и в самом деле тут не будет. «А то, не дай Бог, отберут твою незапятнанную честь», – подумала она с усмешкой, ей самой не очень понятной. Ведь, в конце концов, то, что случилось в начале ночи в ее комнате, было…
Домыслить до конца не пришлось: пришли наконец. Вирга поняла это только тогда, когда старик остановился и через мгновение загорелся свет. Странный – без источника, непонятного происхождения, не дававший теней, словно сам воздух вдруг засветился. Тогда она и задала вопрос, не в силах более противостоять любопытству, которое у женщин, может быть, и не сильнее мужского, но проявляется куда активнее. Спросила – не рассчитывая, впрочем, на ответ. Просто язык сам повернулся.
Старик же ответил не очень внятно:
– Я – связующее звено, всего только.
– Между чем и чем? – Просто невозможно было не спросить.
– Между собой вчерашним и завтрашним. Но знаешь что – расспросы на пустой желудок вредят здоровью, поверь, я-то уж знаю. Так что садись-ка… ну хотя бы сюда, станем по возможности повышать твой тонус.
Вирга на этот раз оглядела помещение уже всерьез, внимательно. Ей самой по необходимости приходилось заниматься интерьерами, пусть и в своем доме только, и еще самую малость – у Гера, тем не менее она не так уж плохо умела по обстановке вычислять и род занятий обитателя, и социальный его уровень, и характер – то, что нужно для общения. Вещи много и охотно рассказывают о своих владельцах. Только не эти. То, что находилось здесь, молчало, словно у всякого предмета тут первым делом вырезали язык, лишали его всякой индивидуальности и только после этого находили ему место. То есть кому-то, наверное, все эти навороты что-то и говорили, все эти экраны, пульты, шкалы приборов; инженерам или ученым, может, сказали бы много чего, но не Вирге; а хотя и специалистам, скорее всего, не поведали бы ничего нового, поскольку вся эта обстановка не жила, экраны не светились и все индикаторы стояли на нулях. А кроме этого, не было здесь почти ничего, да и то, что имелось, не поддавалось определению. Просторный стол, квадратный, который никак не желал поведать хотя бы, из чего он такой сделан: не дерево вроде бы, не пластик, не металл – что же в таком случае? Вирга как бы невзначай коснулась рукой гладкой и совершенно пустой столешницы; нет, ни единого намека, пусть даже слабенького, на сущность этой мебели. Два стула – разных, не из одного гарнитура. Просторная лежанка, накрытая покрывалом неопределенного цвета и качества: только что оно казалось коричневым и ворсистым, а когда Вирга взглянула через секунду – почудилось гладким с переливами, словно бы атласным. Она прикинула навскидку, сколько такое могло стоить, получалось… да нет, не могло такого быть. И, словно поняв это, покрывало сделалось вдруг простеньким на вид, чем-то вроде дерюги, что ли.
– Дед, а что тут раньше было?
– Пустырь, что же еще…
– Нет, я не так спросила. Для чего это построили? Что хотели здесь делать?
– Конец света, – ответил старик очень серьезно.
«Нет, – подумалось Вирге, – этого всего быть не может, дед этот меня просто разыгрывает, а то еще и гипнотизирует, а может, он никакой и не дед вовсе, а…»
Но кем он мог быть на самом деле – в голову никак не приходило. Снова ей стало страшно, но уже не так, как было в доме или на улицах, там страх был обычным, нормальным, понятным, а сейчас это скорее жуть была, потеря себя перед чем-то необъяснимым, даже невозможным и потому бесконечно опасным. Стало казаться: сейчас закружится голова, она потеряет сознание – и кто знает, сможет ли прийти в себя после этого? Наверное, так и случилось бы, но тут старик проговорил самым обычным голосом, почему-то сразу ее успокоившим:
– Да сядь ты, наконец, не маячь. Чем тебя угостить, чтобы успокоить?
Она лишь покачала головой; непонятно, что это должно было означать: что ничем ее угощать не нужно, аппетит пропал от переживаний? Вирга и сама не знала, что хотела выразить таким движением, может быть, просто главную сиюминутную мысль: «Не может быть». Старик, кажется, так это и истолковал, потому что сказал:
– Ну, знаешь, всякое бывает на свете… Удивляться, конечно, полезно, но не беспредельно же, а?
Пододвинул к ней стул и даже слегка нажал рукой на ее плечо, чтобы усадить. От прикосновения Вирга едва не вскрикнула, но оно оказалось самым обычным, не вызвало ни дрожи, ни там ожога или какого-нибудь разряда – нормальное легкое прикосновение обычной человеческой руки. Она села, решая про себя удивляться как можно меньше, а он, удовлетворенно улыбнувшись, сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
