— Давай попробуем, — терпеливо сказал Тоон. — Сорок лет назад ты прибыл на этот остров. Откуда?
— Из другого мира.
— Из другой страны?
— Нет, из другого мира. Мы называем его первичным. А еще — действительным. Он отделен от вашего не тысячами стадий, а тысячами лет. И не только ими.
— Я понимаю. Рано или поздно все дети покидают свой первичный мир, и как правило — навсегда. Воображенным оружием можно убить, но воображаемой пищей нельзя насытиться. Приходится считаться с существованием иных миров, чтобы, не мешая соседям, возделывать свои поля… Ты покинул свой первичный мир двадцати лет от роду — поздновато, хотя бывает и позже. Но где же ты жил, пока не ушел из него? В какой земле?
— В Томской области, — отчаявшись, сказал Демодок.
— Где это?
— Далеко. Далеко и долго. Сорок тысяч стадий и почти три тысячи лет отсюда. И около полутора тысяч ассоциативных сфер. По крайней мере, зарегистрированных.
— Не понимаю, — терпеливо сказал Тоон.
— Конечно, не понимаешь. И вряд ли поймешь, хотя я точно ответил на твой вопрос.
— Это не так трудно, как кажется поначалу, — сказал Тоон, и Демодок опять ощутил на плече мягкое прикосновение его ладони. — Есть вещи, неизменные в любых мирах. День и ночь. Голод и жажда. Любовь и ненависть… Правда, есть люди, которые не умеют любить — или думают, что не умеют. Но людей, не способных к пониманию, я еще не встречал. Давай поговорим о том, что сближает наши миры, а не о том, что их разделяет.
— «А у вас негров линчуют!» — сказал Демодок, усмехнувшись. И, ощутив недоумение собеседника, пояснил: — Была когда-то такая поговорка. То есть, будет. Ритуальная фраза, означающая, что понимание не достигнуто.
Эту поговорку Юрий Глебович привез из своего дипломного заброса в семнадцатую ассоциативную сферу. Открытая на заре квазинавтики, эта сфера не содержала в себе ни одного населенного квазимира. Сотни сотен безлюдных Земель с разрушенными озоновыми слоями атмосфер, домертва выжженные космическими лучами и искусственной радиацией; гигантские цирки кратеров, за оплавленными кольцевыми стенами которых угадывались останки мегаполисов; действующие вулканы на месте крупнейших атомных энергостанций реального прошлого… Совершенно невозможные миры, называемые почему-то «вероятностными». И обрывки газет с малоинформативными и алогичными текстами, найденные в подземном нужнике на окраине одного из мегаполисов Восточной Европы. Там и была обнаружена эта фраза, завершившая, по всей видимости, некий дипломатический раут…
— Хорошо, — сказал Демодок. — Давай говорить о том, что сближает нас. Не о мирах. О целях. Я хочу вернуться в свой мир и полагаю, что ты в состоянии помочь мне. Для этого тебе не нужно пытаться понять мой мир. Достаточно выжить и, выжив, доставить меня на Андикиферу.
— Выжить? Но разве кто-то…
— Да. Посейдон выпросил у Громовержца твою жизнь и жизни всех пятидесяти двух гребцов.
— Значит, Схерия все еще помнит пророчество своего безумца. Помнит, боится и ждет… Этим-то и сильны боги — нашим покорным страху воображением. И вот уже названы сроки, намечены жертвы. Быть может, и способ расправы определен? Что говорил об этом прорицатель?
— Боюсь, ты не понял меня, Тоон. Не было никаких новых пророчеств. Просто я пел во дворце Алкиноя и слышал сговор богов. Но я никогда не пою все, что слышу из уст олимпийцев. Да и слышал я мало — лишь то, что боги пожелали открыть.
— Скорее — лишь то, что они сумели придумать, — возразил Тоон. — Тогда все гораздо проще. И в то же время сложнее: нам самим предоставлено выбрать свою судьбу. Предполагается, что мы окажемся слабее собственных страхов. Но — боги предполагают, а люди располагают. Даже если не догадываются об этом. Как-нибудь одолеем эти четыреста стадий.
— Стоит ли рисковать? — неуверенно сказал Демодок. — Так ли уж нужно тебе в Схерию? Дождемся другого корабля и отправимся сразу на Андикиферу…
— Риска почти нет: нас только двое, знающих планы богов. Маловато для явления столь представительного олимпийца, как Посейдон. Риска не было бы совсем, если бы ты не рассказал мне об этих планах. Или если бы я постарался забыть наш разговор. Но как я могу забыть, что ты нуждаешься в моей помощи и тоже стремишься в свой мир, где родился и провел свои лучшие годы?
СЛУЖИТЕЛЬ МЕДНОГО ПЕРСТА
Золотые руки оказались у этого юноши, и разбирался он не только в возжигании жертвенного огня! Такому — если для дела надо — не стыдно и свои собственные плечи подставить. Что Акроней и проделал, не раздумывая. Пусть видят, лентяи, что кормчий уважает настоящих работников — и только их! Не часто нынче встретишь такого мастера, который может, из ничего соорудив настоящий кузнечный горн, в какие-нибудь полчаса расплавить и (тут же, на плоском камне!) снова выковать бронзовое кольцо для Перста. Да так точно, словно и не было в кольце никакой трещины, словно и не вытаскивали его из дубовой рамы, а лишь в порядке рутинной профилактики сменили в нем истершуюся кожаную прокладку… Ничего, что масло капнуло на хитон, не жалко. Хоть оно и черное, и пованивает — плевать, не жалко. Это он хорошо придумал: пропитать прокладки земляным маслом вместо оливкового. И ведь нашел где-то земляное масло, в таком тумане…
— Ну, вот и все, можно раскручивать! — Окиал спрыгнул с плеч кормчего на палубу, подобрал кусок чистой ветоши и стал тщательно вытирать ею руки.
Акроней кивнул, с уважением глядя на черные от въевшейся копоти, божественно ловкие пальцы своего пассажира, и снова задрал голову. Массивный медный диск Перста лениво вращался, поблескивая осевшими на ободе капельками тумана, легко и бесшумно скользя отполированной осью в бронзовых кольцах гнезд. Акроней поднял багор, уперся им во внешнюю, вертикальную раму и несильно нажал, преодолевая инерцию. Рама слегка повернулась на вертикальных полуосях, и Перст, все так же беззвучно, не замедлив вращения, изменил наклон. Кормчий одобрительно хмыкнул: все было правильно.
— Ну?! — рявкнул он, поворачиваясь к торчащим из тумана головам гребцов и отыскивая глазами нерадивых. — Так и будем прятаться? За работу, лентяи!
Лентяи (в количестве четырех человек), провожаемые пинками и гоготом, встали, послушно выбрались из толпы и захромали к кораблю, на ходу жалобно кривясь и хватаясь руками за задницы. Акроней ухмыльнулся. Ничего, переморщатся. Не так уж сильно им и досталось — по-хорошему-то надо было часа три вымачивать розги в морской воде. В следующий раз будут тщательней осматривать Медный Перст перед отплытием… Морщатся они! А если бы юноша не заинтересовался устройством Перста (который, между прочим, в первый раз видит)? Не пришлось бы вам тогда морщиться — не было б чем!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
