Эндрю и Пупс остолбенели, боясь взглянуть даже друг на друга. Патриция утёрла лицо: она плакала.
— За каким чёртом меня сюда принесло? — выдавила она. — Знала ведь.
На глазах у потрясённых мальчишек она села в «БМВ», включила зажигание, задним ходом тронулась с места и умчалась в темноту.
— Чтоб я сдох, — сказал Пупс.
— Меня сейчас вырвет, — пробормотала Гайя.
— Вас мистер Моллисон зовёт — напитки подавать. — Сухвиндер, передав приказ, убежала обратно.
— Я не могу, — шепнула Гайя.
Эндрю оставил её на улице. Когда он переступил порог зала, в уши ему ударил грохот. Танцы были в самом разгаре. Эндрю посторонился, пропуская в дверь уходящих Обри и Джулию Фоли. Повернувшись спиной к присутствующим, те уже не скрывали мрачного облегчения.
Саманта Моллисон не танцевала; она просто стояла, облокотившись на фуршетный стол, который совсем недавно ломился от напитков. Пока Сухвиндер металась среди гостей, собирая пустые бокалы, Эндрю распаковал коробку нетронутых, выставил их рядами и наполнил.
— Бантик съехал, — заметила Саманта и, перегнувшись через стол, поправила на нём галстук-бабочку.
Эндрю смутился и, как только она отстала, шмыгнул в кухню. Загружая в посудомоечную машину очередную партию стекла, он всякий раз прикладывался к водочной бутылке. Ему хотелось напиться и стать вровень с Гайей; хотелось вернуть тот миг, до прихода Пупса, когда они вместе смеялись.
Минут через десять он вновь проверил импровизированный бар, который всё ещё подпирала осоловевшая Саманта, и убедился, что спиртного ей на первое время хватит. Говард, обливаясь потом, дрыгал ногами в центре зала и громогласно хохотал над какой-то шуткой Морин. Эндрю пробился сквозь толпу на свежий воздух.
На прежнем месте он её не нашёл, но потом увидел их обоих. Ярдах в десяти от входа Гайя и Пупс, прислонясь к перилам, обжимались и целовались взасос.
— Извини, но мне одной не справиться, — в отчаянии проговорила Сухвиндер у него за спиной.
Тут она заметила Гайю с Пупсом; у неё вырвался не то стон, не то всхлип. Эндрю, онемев, пошёл за ней в зал. Оказавшись в кухне, он вылил остатки водки в стакан и проглотил залпом. А потом наполнил раковину водой и стал мыть бокалы, не поместившиеся в посудомойку.
Алкоголь действовал не так, как дурь. От него внутри образовалась пустота, в которой зрело желание кому-нибудь врезать, например Пупсу.
Прошло совсем немного времени, и он понял, что стрелка пластмассовых кухонных часов перескочила с двенадцати на час ночи; гости начали расходиться. Ему сказали идти в гардероб и подавать пальто. Это оказалось непосильной задачей, и он нетвёрдой походкой убрался в кухню, бросив Сухвиндер одну.
Саманта в одиночестве подпирала холодильник, не выпуская из рук бокал. У Эндрю замелькало перед глазами: сцена превратилась в серию стоп-кадров. Гайя так и не вернулась. Зависла с Пупсом. Саманта что-то говорила. Тоже пьяная. Он её больше не стеснялся. К горлу подступала неудержимая тошнота.
— …Ненавижу чёртов Пэгфорд… — проговорила Саманта, — а ты ещё молод, уноси ноги.
— Да, — сказал он, не чувствуя своих губ. — Так и сделаю. Обязательно.
Она убрала ему волосы со лба и сказала «милый». Образ Гайи, засунувшей язык Пупсу в рот, грозил заслонить собой всё остальное. От разгорячённой кожи Саманты волнами исходил запах её духов.
— Команда — отстой, — выдавил Эндрю, тыча пальцем ей в грудь.
Но Саманта, по всей видимости, не расслышала; её обветренные губы оказались тёплыми, а огромный бюст придавил его сверху, спина её была такой же ширины, как у него…
— Какого дьявола?
Дородный мужчина с коротко стриженными седеющими волосами отшвырнул Эндрю на сушильную решётку и потащил Саманту из кухни. У Эндрю возникло туманное ощущение, что произошла какая-то неприятность, а стоп-кадры множились до тех пор, пока он на шатких ногах не доковылял до мусорного ведра, где его вывернуло, и ещё раз, и ещё, и ещё…
— Извините, сюда нельзя! — услышал он голос Сухвиндер. — Здесь не пройти!
Эндрю плотно завязал мусорный мешок со своей рвотой. Сухвиндер помогла ему привести в порядок кухню. Потом его стошнило ещё дважды, но оба раза он успел добежать до туалета. Часы показывали почти два ночи, когда потный, но улыбающийся Говард отблагодарил их и распустил по домам.
— Молодцы, отлично поработали, — сказал он. — Значит, до завтра. Отлично… а где, кстати, мисс Боден?
Эндрю предоставил Сухвиндер что-нибудь наврать. На улице он отцепил велосипед Саймона и повёл его в ночь.
Долгая прогулка по холоду до самого Хиллтоп-Хауса проветрила ему голову, но не облегчила ни горечи, ни страданий.
Признавался ли он Пупсу, что ему нравится Гайя? Может, и нет, но Пупс всё равно знал. Это понятно… Пупс знал. И что теперь: они где-то трахаются?
«Всё равно мне уезжать, — думал Эндрю, взбираясь с велосипедом по склону против ветра. — Ну их к чёрту…»
А потом в голову пришло: чем скорее отсюда свалить, тем лучше. Неужели он обжимался с матерью Лекси Моллисон? Неужели их застукал муж этой тётки? Могло ли такое случиться?
Он боялся Майлза, но в то же время хотел рассказать эту историю Пупсу и поглядеть, какое у него будет лицо…
Когда он из последних сил отпёр дверь, из кухни сквозь темноту донёсся голос Саймона:
— Велосипед мой в гараж поставил?
Сидя за кухонным столом, он ел хлопья. Было почти полтретьего ночи.
— Не спится, — объяснил Саймон.
Впервые он не злился. В отсутствие Рут ему не было нужды доказывать, что он больше или умнее своих сыновей. Сейчас он казался маленьким и усталым.
— Думаю, не избежать нам переезда в Рединг, Пицца, — сказал Саймон.
У него получилось почти ласково.
Всё ещё слегка дрожа, ощущая себя разбитым стариком, терзаясь от стыда, Эндрю захотел что-нибудь сделать для отца, чтобы загладить свою вину. Настало время восстановить равновесие и объявить Саймона союзником. Они — одна семья. Им вместе переезжать. Возможно, в другом месте жизнь наладится.
— У меня для тебя новость, — сказал он. — Иди сюда. В школе узнал, как это делается…
И Эндрю повёл отца к компьютеру.
IV
Над Пэгфордом и Полями куполом нависло туманное голубое небо. Первые лучи солнца заиграли на старом военном мемориале, что посреди Центральной площади, на потрескавшихся бетонных фасадах Фоули-роуд и золотом осветили белые стены Хиллтоп-Хауса. Садясь в машину перед очередной долгой сменой в больнице, Рут Прайс взглянула на реку Орр, которая серебряной лентой блестела вдалеке, и подумала, как несправедливо, что вскоре её дом и этот вид будут принадлежать кому-то другому.
Всего в миле оттуда, на Чёрч-роу, Саманта Моллисон ещё спала как дитя в гостевой комнате. Дверь не запиралась, поэтому перед тем, как в полураздетом состоянии завалиться в кровать, она забаррикадировала её стулом. Спать мешали неумолимо нарастающая головная боль и солнечный луч, пробившийся сквозь щель в шторах и лазерным прицелом наведённый на уголок её рта. Она слегка подрагивала в нервной полудрёме, мучаясь жаждой и странным чувством вины.
Внизу, среди чистоты и белизны кухни, выпрямив спину и не сводя глаз с холодильника, в одиночестве сидел Майлз перед нетронутой чашкой чая; его преследовало зрелище пьяной жены в объятиях шестнадцатилетнего молокососа.
Через три дома Пупс Уолл, даже не переодевшись после юбилея Говарда Моллисона, лежал на кровати у себя в мансарде и курил. Он решил не спать всю ночь. Губы у него слегка онемели, их покалывало от выкуренных сигарет, но усталость подействовала совсем не так, как он надеялся: Пупс утратил способность трезво рассуждать, а расстройство и тревога навалились небывалой тяжестью.
Колин Уолл проснулся в холодном поту из-за очередного кошмара, сродни тем, какие мучили его много лет. В своих кошмарах он совершал ужасные деяния — такие деяния, которых страшился в реальности; на сей раз он убил Барри Фейрбразера; об этом прознали власти; ему сообщили, что злодейство раскрыто, что тело Барри эксгумировано и в нём найден подсыпанный Колином яд.
Уставившись на знакомую тень от торшера на потолке, Колин задумался, почему ему раньше не приходила в голову мысль, что это он убил Барри. И тут же сам собой возник вопрос: как знать, что это не ты?
Внизу Тесса вкалывала себе в живот инсулин. Минувшей ночью по запаху табачного дыма, спускавшемуся из мансарды к основанию лестницы, она поняла, что Пупс вернулся домой. Когда и откуда он явился, она не ведала, и это её пугало. Как могло до такого дойти?
Говард Моллисон сладко спал в своей двуспальной кровати. Солнце проникало сквозь оберегавшие сон шторы с цветочным рисунком и тут же розовыми лепестками падало ему на торс; его оглушительный свистящий храп не давал спать жене. Ширли в очках и махровом халате ела тост и пила кофе на кухне. Она представляла, как муж кружится в зале рука об руку с Морин, против которой и обратилась вся ненависть Ширли, крепчая с каждым глотком.
