"Мое изумрудное кольцо, – отвечал Поликрат. – Оно досталось мне от отца. Благодаря удивительной красоте этого кольца все жители нашего острова стали считать меня великим человеком, стоило мне надеть перстень на палец, и сами попросили взять на себя заботу об их судьбе. С тех пор я и правил счастливо своей страной, о чем ты прекрасно знаешь".
"Прошу тебя, брось это кольцо в море, умилостиви богов! – посоветовал царь Египта. – Возможно, тогда они позволят тебе прожить жизнь до конца в спокойствии и мудрости".
Поликрат долго обдумывал совет друга, возвращаясь из Египта, а потом снял перстень с пальца и с молитвой бросил его в море. В честь прибытия царя подданные устроили великое празднество и поднесли ему множество даров – добычу, награбленную в сожженных его армией городах и на захваченных судах. Один принес богато украшенные латы, другой – ожерелье из золота и гиацинтов, третий – шелковый плащ, и так далее. Последним пришел бедный рыбак и сказал: "Великий царь, мне нечего подарить тебе, кроме этой рыбы, но она самая большая в моем сегодняшнем улове, и я очень прошу тебя: прими мой дар, ибо он от всей души".
"Конечно, с радостью приму, – весело ответил рыбаку Поликрат. – Сегодня ты будешь ужинать со мной вместе во дворце и сам увидишь, как твою рыбу подадут на стол".
Старый рыбак донельзя обрадовался, отошел в сторонку, вытащил свой рыбацкий нож и поспешил вспороть рыбе брюхо, желая подготовить ее для царских поваров. Но едва он сделал первый надрез, как из брюха выпало царское кольцо с изумрудом и покатилось к ногам Поликрата.
Увидев это, люди возликовали, ибо считали, что таким образом боги выказывают милость своему любимцу. Однако сам Поликрат заплакал: он понял, что жертва его отвергнута. И вскоре это подтвердилось: Поликрата коварно завлек и погубил один из сатрапов Великого царя, ибо Ксеркс в те времена еще не завоевал Египет и считал каждого друга египетского царя своим врагом.
Хотя ветер немного и поутих, но все же дул с достаточной силой, и еще до наступления ночи впереди, в пелене дождя, завиднелся темный берег.
Спартанцы прямо-таки взвыли от радости и потребовали немедленно высадиться на сушу. Капитан тоже был рад, хотя в этой части острова нет ни одной сколько-нибудь удобной гавани и здешние места считаются для судов опасными. И пока готовили шлюпку, капитан все пытался выкупить меня у Пасикрата, предлагая ему сперва четыре мины, потом пять и даже шесть, хотя последнюю сумму пообещал отдать целиком лишь через год.
– Вы его на берегу только зря загубите, – уверял он Пасикрата. – Он прирожденный моряк, самый лучший из тех, кого я встречал в жизни, да и боги к нему милостивы, что на море немаловажно.
– Да не могу я продать его, – отвечал Пасикрат, – сколько бы ты мне ни предлагал! Он принадлежит регенту, а не мне. Возможно, тебе даже лучше без него будет – ведь те, к кому боги милостивы сегодня, завтра могут стать опасными.
Под проливным дождем мы высадились на берег, и спартанцы, с одной стороны, рады были вновь оказаться на твердой земле, а с другой – злились и без конца ворчали, поскольку просто невозможно оказалось спасти от дождя вооружение и провиант. Я рассчитывал увидеть какой-нибудь город, однако сумел разглядеть в темноте лишь палатки и какие-то хижины; рядом виднелись вытащенные на берег корабли. Ио о Сесте совсем ничего не знала, так что я попросил Дракайну рассказать, что это за город, и узнал, что сам Сест находится примерно в сотне стадий отсюда. Дракайна, как и спартанцы, ужасно сердилась на дождь, однако выглядела восхитительно в мокром, облепившем ее тело хитоне; на ресницах ее повисли капли воды, сверкавшие как звезды, и даже ворчливые спартанцы смолкали при виде ее, выпячивали грудь и притворялись, будто дурная погода им совершенно безразлична.
Пасикрат стоял на высокой скале и с тревогой вглядывался в морскую даль. Я заметил это и спросил, в чем дело.
– Этот затяжной дождь свидетельствует о конце сезона судоходства, – ответил он. – Скоро начнут опадать листья, дожди польют еще сильнее, и будет трудно добывать провизию в прибрежных селениях. Возникнут сложности и с возвращением домой, когда мы возьмем этот город. – Он коварно улыбнулся и прибавил:
– Ты должен поторопиться! – Я не очень-то его понял, но Ио говорила, будто именно я должен обеспечить взятие Сеста во имя регента Спарты, хотя никто не знал, как именно я это сделаю.
Добирались мы до Сеста долго и страшно мерзли. Спартанцы кутались в свои алые плащи, а Дракайна наняла двух матросов и велела им сделать для нее носилки с пологом из парусины. Я, как мог, укрыл Ио своим плащом; может быть, именно потому, что мы жались друг к другу, нам было теплее, чем прочим.
– Как сильно ты выросла, девочка! – сказал я Ио. – Мысленно ты всегда кажешься мне гораздо младше и меньше ростом, однако посмотри, ты мне уже почти по грудь.
– Дети в моем возрасте растут быстро, – важно заметила она. – А во время странствий я много бываю на солнышке и дышу свежим воздухом, а также мне приходится много двигаться – всего этого большинство моих сверстниц лишено. Да и кормят нас неплохо, особенно хороша была еда на корабле Гиперида и в доме Каллеос. Каллеос, кстати, и дала тебе этот плащ, господин мой, чтобы ты мог и по ночам ходить с мечом, прикрывая его от стражи. Ты, конечно, этого не помнишь, но плащ появился у тебя как раз в ту ночь, когда Эврикл заявил, что сможет вызвать дух мертвеца.
– Кто такой Эврикл? – спросил я.
– Один человек, мы его когда-то хорошо знали. Волшебник. Теперь он, правда, куда-то исчез и, по-моему, уже не вернется. Каллеос, наверное, будет по нему скучать. У тебя дневник при себе?
– Да, в заплечном мешке. Вместе с твоей куколкой и одеждой.
– Кукла моя сломана. – Она вздохнула и пожала плечами. – Но мне бы все равно хотелось ее сберечь. А тебе не тяжело? Я могу и сама нести свои пожитки. В конце концов, я ведь твоя рабыня.
– Нет, уж такую-то "тяжесть" я могу нести сколько угодно. Вряд ли мой мешок весит больше, чем то, что тащат на себе спартанцы – шлемы, копья, латы, щиты!
– Зато у спартанцев есть рабы, которые несут их палатки и запас продовольствия, – заметила Ио. – А тогда, на Пелопоннесе, они заставляли рабов нести абсолютно все, кроме мечей. Не понимаю, почему они здесь этого не делают? Как ты думаешь? Может, боятся, что рабы уронят вещи в грязь, если поскользнутся?
– Велика беда! Они просто побьют рабов, если те что-нибудь уронят, вот и все, – сказал я. – Просто здесь уже территория империи, и спартанцы понимают, что на нас в любой момент может напасть конница Великого царя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
