— Как сказать.
— И что же вы хотите сделать? — осторожно спросил Фойт, беря сигарету.
— Предположить самое невероятное и бросить на эту версию все силы, — сказал Гард.
— Что же предположить?
И оба они почувствовали, как обострился их слух и напружинились мускулы. В конце концов, безобидно беседуя, каждый из них преследовал собственные цели. Фойт тщательно скрывал за внешней непринужденностью страстное желание узнать что-либо из того, что комиссар знает о нем. А Гард «прощупывал» Фойта, делая вид, что просто беседует на отвлеченные темы, как могут беседовать люди, которым есть что вспомнить.
— Я хочу предположить, Фойт, что к убийству Пита вы не имеете прямого отношения, — откровенно сказал комиссар.
— Это можно было бы и не предполагать, поскольку так и есть на самом деле.
— Я говорю: прямого отношения, — подчеркнул Гард. — Но в тот вечер у вас были и трудные часы.
— У кого их нет, комиссар?
— И я хочу рискнуть!
— Не понимаю, — сказал Фойт, — что заставляет вас мучиться. Разумеется, надо рисковать, уж поверьте мне. Быть может, вы говорите мне об этом, чтобы я реагировал на ваши слова поступками?
Гард поморщился.
— Вот именно, — заметил Фойт. — Я все равно обдумаю каждый свой поступок, а вы давно уже поняли, что имеете дело с умным человеком. Так что бы вы хотели, комиссар, от меня?
— Того же самого, Фойт, что и вы от меня: хоть маленькой неосторожности, хоть крохотного просчета!
И оба они дружно расхохотались.
Гард мог позволить себе быть откровенным с Эрнестом Фойтом. Они не боялись друг друга: на стороне Фойта, как это ни парадоксально, был закон, хотя он и являлся оружием Гарда, а на стороне Гарда оставалось одно благоразумие. Фойт понимал, что Гард вряд ли придет к нему домой один и без оружия, не предупредив помощников, — стало быть, Гард неприкосновенен.
Но откровенность Гарда была откровенностью мышеловки! Вот, мол, тебе и кусочек сала, и открытость приема, и невинность конструкции, — только кусни, только коснись, только просунь голову!
Нет, Фойт — не мышонок. Он понюхает, даже полижет отлично пахнущий кусочек, но ни за что не вопьется в него острыми зубками.
— В тот вечер, Эрнест, было еще одно таинственное убийство, — сказал Гард, откровенно цепляя приманку на крючок.
— Для непосвященных, комиссар, два убийства в один вечер — событие, — сухо сказал Фойт. — Но мы-то с вами знаем, сколько убийств бывает каждую ночь. При чем тут я?
— И я, — сказал Гард. — С таким же успехом и я могу быть убийцей второго человека. Но у меня есть алиби. В момент второго убийства я был в квартире Пита Моргана. А где были вы, Эрнест?
Фойт взял новую сигарету. Помолчал, улыбнулся:
— Вы нарушаете условия, комиссар. Ведь это беседа, а не допрос?
— Ну кто ж вас неволит, Эрнест! — тоже улыбнулся Гард. — Уход от ответа уже есть ответ.
— Зачем же так? Я попытаюсь вспомнить… Стало быть, после кафе, о котором вы знаете, я отправился… да, я три часа провел у себя в гараже.
— С семи тридцати до девяти тридцати? — спросил Гард.
— Приблизительно.
— Вы были один?
— Один.
— Вы сами чините свою машину?
— Я понимаю и люблю технику. Кроме того, машина — это мои ноги. Я всегда хочу быть уверенным в том, что ноги меня не подведут. Парашютист, комиссар, тоже предпочитает сам складывать свой парашют.
— Это не алиби, Эрнест, — сказал Гард.
— Но и у вас нет улик, комиссар.
Они вновь умолкли. Гард внимательно посмотрел на Фойта, пытаясь угадать его состояние. Увы, лицо гангстера было невозмутимым. Он выдержал взгляд комиссара, и лишь странная интуиция, которой обладал Гард, позволяла ему продолжать строительство здания, в основе которого лежала версия о причастности Фойта к убийству Лансэре.
— Эрнест, вы служили когда-нибудь в армии? — спросил Гард.
— Моя биография вам больше известна, чем мне, комиссар.
— В таком случае вы должны знать, что такое отвлекающий маневр.
— Знаю.
— Второе убийство было таким маневром?
— Отвлекающим? — переспросил Фойт. — В жизни все возможно.
— Так вы знаете о нем?
— Конечно. Вы сами мне сказали.
За окнами начинался рассвет. Гард посмотрел на часы и встал. На прощанье он приготовил последний вопрос Фойту. Скорее даже не вопрос, а предложение. Стоя в дверях, он произнес:
— Не хотите, Эрнест, посмотреть на второй труп, появившийся в тот вечер?
— Если бы решение зависело от меня, я бы отказался.
— Почему?
— Потому, комиссар, что я терпеть не могу голые мужские тела.
Гард весь напружинился:
— Почему мужские, Эрнест? А может, речь идет о женщине? Откуда вы знаете?
Фойт мрачно усмехнулся, глядя Гарду прямо в глаза:
— Вы хотели оплошности, комиссар? Вы ее получили. Но не радуйтесь преждевременно. Мне совершенно безразлично, мужчина у вас в морге или женщина…
— Знаете, старина, — прервал Гард, — накиньте на себя что-нибудь приличное и вместе прогуляемся до управления.
Фойт послушно наклонил голову.
6. СЕРЕБРЯНЫЕ ЧАСЫ
— Комиссар, я выражаю свой протест по поводу столь бесцеремонного обращения ваших людей со мной. Полагаю, что…
— Доброе утро, профессор.
— Когда вас поднимают спозаранок с постели и не дают выпить даже чашки кофе…
— Одну минуту, профессор. — Гард нажал кнопку вызова дежурного. — Это мы легко исправим… Прошу вас, чашечку кофе нашему гостю, — обратился он к вошедшему дежурному. — Извините, профессор, это я распорядился пригласить вас в полицию.
— Пригласить?! — возмутился Грейчер. — У нас с вами разные представления об одних и тех же вещах!
— Возможно, — миролюбиво согласился Гард. — Сегодня ночью мне явились любопытные мысли, которыми я хотел бы поделиться с вами.
— Если вы страдаете бессонницей, рекомендую микстуру «Паникина». Помогает.
— Благодарю. Обязательно воспользуюсь. — Гард достал записную книжку и что-то пометил в ней. — Видите, старею, профессор, вынужден записывать. Но, быть может, прекратим пикировку? У нас есть дела поважней.
Открылась дверь, и вошел дежурный. На столе перед профессором появилась чашка кофе.
— Подкрепитесь, — сказал Гард. — Я готов подождать.
— Мне кажется, меня доставили в полицию не для того, чтобы кормить завтраками. Я к вашим услугам.
— Хорошо, начнем.
Они смерили друг друга взглядами, как два мушкетера перед дуэлью, и каждый отметил про себя силу противника.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
