Присылайте нам письма с пометкой: «Девичье счастье» и «Свет мой зеркальце, скажи». Денежку спокойно вкладывайте в письмо. Мы всецело доверяем нашей почте.
Да, и пару слов о главном! Мы победили и теперь уж точно выйдем замуж!
— Ну куда ему жениться? — рассвирепела Мунемея. — У него же еще молоко на губах не обсохло. Ох, только не хватало, чтобы ему вскружила голову какая-нибудь вертихвостка. Он же наивный, как пухнапейчик. Весь в отца. Мерзавки! Уффх!
— Почему сразу — мерзавки? — заволновался лично заинтересованный Милталкон. — А вдруг хорошая попадется? Добрая, хозяйственная?
— Не морочь мне голову. Что бы ему там ни попалось, оно мне уже не нравится!
— Да не волнуйтесь вы так, мама. Его же насильно не женят. Вон он какого врага победил, что ж — с девушкой не справится? Для женитьбы, между прочим, нужна не только невеста, но еще и жених.
И минотавр с победным видом поглядел на Мунемею. Железная логика, что ей можно противопоставить?
Для женитьбы нужны двое — одинокая девушка и озабоченная мать.
— М-да, ребенок есть ребенок, — задумчиво молвила мадам Горгарога. — Смотрю и завидую: юность, доверчивость, наивность, чистота. Кто захочет, тот тебя и обведет вокруг пальца.
— Вот-вот, — сказала Мунемея чуть спокойнее, — слушай мадам Горгарогу и мотай на хвост. Пригодится. Ну что, зови сестер, идем праздновать. Действительно, есть что.
— А газеты будем зачитывать за столом, — сказала горгулья. — Я в экстазе! Да, я таки забыла сообщить вам: от вас жаждут услышать речь на тему «Практические советы тому, кто хочет воспитать из своего ребенка мировую знаменитость и спасителя Ниакроха». Вот, я на крыле записала, чтобы ничего не перепутать, только прочитать забыла.
Помните, кто-то нагло всунул нос в наше повествование, чтобы сообщить, что «в действительности все обстоит не так, как на самом деле»? Обидно не то, что всунул. Обидно, что прав.
Пока в Малых Пегасиках, как, впрочем, и по всей Тиронге, праздновали победу над Бэхитехвальдом и его королем, в самой Кассарии творилось нечто несусветное.
Никогда не бывает так плохо, как мы опасаемся, и так хорошо, как бы нам хотелось.
Ханс фон Сект
С одной стороны, все не могли нарадоваться, что Такангор сумел одолеть Галеаса Генсена в поединке. Это было трудно осмыслить и осознать, но приходилось верить собственным глазам. У всех отлегло от сердца, как только повелитель Бэхитехвальда провалился в свое иномирье, перерубленный топором минотавра почти пополам.
С другой стороны, было совершенно очевидно, что Генсен не убит, а, как и в прошлый раз, сбежал, чтобы однажды снова вернуться в Кассарию вопреки судьбе и Закону («Кстати, — спросил Зелг, — мне кто-нибудь когда-нибудь объяснит, что это за Закон?»). Сбежал — и слава Тотису, никто вовсе не хотел, чтобы он остался тут погостить еще на недельку-другую. Но ощущение, что дело не доведено до конца, терзало всех победителей; хотя первые полчаса их вообще ничего не терзало: они устали так, что чувствовали не больше, чем прозаическое бревно.
Конфликт с Булли-Толли был исчерпан, если и не раз навсегда, то хотя бы на весь срок царствования Юлейна, что тоже немало, если учесть прекрасную наследственность, благодаря которой все Гахагуны — что по линии монархов Тиронги, что по некромантской — жили до самого преклонного возраста.
Правда, возлюбивший кузена Зелга пуще прочих своих родственников и очаровавшийся кассарийским замком, как дитя, король жалобно попросил остаться погостить, и отказать ему мог только черствый и жестокий человек, каковым герцог да Кассар отнюдь не являлся. Само собою, с его величеством остались и дворецкий Гегава, и граф да Унара, и маркиз Гизонга, а Думгар от себя лично пригласил еще генерала да Галармона, соблазнив его тремя пухлыми томами фамильных рецептов и славной кухней, и господина главного бурмасингера Фафута. Так что можно смело утверждать, что армия и ополчение вкупе с булли-толлийскими стражниками отправились в столицу сиротками, оставив на попечение недавнего врага всю правящую верхушку страны.
В целях государственной безопасности и во избежание новых беспорядков хитрый Узандаф Ламальва да Кассар наложил заклятие на князя Люфгорна, отчего тот внезапно и страстно полюбил коллекционировать окаменевшие какашки редких и исчезающих животных и скоропостижно отправился в кругосветное странствие на их поиски, даже не дослушав сестрицу Кукамуну, призывающую его «сделать хоть что-нибудь».
В результате на лысине библиотечного эльфа появилась заметка о пользе малюсеньких и забавных заклятий и их роли в истории и развитии могущественных государств; а ее величество Кукамуна простояла с открытым ртом, совершенно молча минут десять, что вполне можно засчитать как личный рекорд.
Обратная сторона этой медали выглядела так: под стенами и у ворот кассарийского замка топтались десятки лакеев, герольдов, глашатаев и офицеров по особым поручениям с призывами, мольбами, приказами, увещеваниями и требованиями ее величества, которая жаждала лицезреть супруга во дворце. Вопиющее неповиновение венценосного мужа ее крайне возмущало, а невозможность учинить ему грандиозную семейную сцену в трех действиях с рыданиями, диким хохотом, заламыванием рук и обмороками в качестве пролога и эпилога делало Кукамуну несчастнейшей из женщин Тиронги.
На помощь «доце» срочно прибыл экспедиционный корпус в лице королевской тещи, княгини Люфгорн. Однако на сей раз от владетельной дамы было мало проку: получив от любимого сыночка — надежды и гордости всего рода, предполагаемого основателя династии — задание разыскать и за любые деньги купить «прекрасно сформированные колбаски» реликтового двуглазого циклопа, она перестала владеть собой и впала в состояние прострации.
Кукамуна Тиронгийская и Анафефа Люфгорн — это сочетание, которое способен вынести далеко не всякий искушенный царедворец, даже когда дамы пребывают в добром расположении духа. В горе они оказались невыносимы, и толпы просителей докучали кассарийскому некроманту, моля его отправить Юлейна в родные пенаты.
Юлейн просил политического убежища.
Надо было что-то решать и с победоносной армией.
Все усопшие воины, принимавшие участие в двух сражениях, были выстроены на замковой площади, и Зелг произнес краткую, но прочувствованную речь, из которой вытекало, что он готов исполнить данное умертвиям обещание.
Те судили да рядили и наконец разделились на три неравные части. Одни испросили себе отпуск лет на триста — четыреста, и герцог, не колеблясь, подписал и скрепил личной печатью указ, согласно которому ни сам он, ни его наследники не имели права беспокоить героических защитников Кассарии в течение всего этого срока, буде они сами того не пожелают. Группа поменьше, в которую входили уцелевшие ветераны череполка «Великая Тякюсения» и несколько бойцов детского истребительного батальона скелетов, выразила желание и дальше оставаться на службе в вооруженных силах мессира. И наконец, третья, последняя часть — в нее вошел и известный нам Нунамикус Пу, чудом не погибший незадолго до конца этого светопреставления, — просила разрешения вернуться в семьи и жить прежней жизнью. Семьи просили того же, так что и им Зелг не мог отказать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
