Марфы. — Будут блуждать по болоту, пока не потонут, или с голоду не умрут, или пока их не разорвут болотные псы.
Но Стеша больше не слушала. Стеша думала только об одном: кто-то из этих двоих ночью открыл дверь! Открыл дверь и впустил в болотный домик голодных марёвок.
— Бабушка, там Стёпа! — простонала она и помчалась вперед.
Она бежала по болоту, не разбирая дороги, перепрыгивая с кочки на кочку. Неслась так быстро, что даже ноги не замочила. Пока душа в тревоге рвалась к болотному домику, тело делало то, что умело, кажется, с самого рождения.
Дверь домика была распахнута. Стеша ворвалась внутрь.
Степа лежал на топчане с закрытыми глазами. Грудь его поднималась и опускалась в такт дыханию. Он дышал, но это ровным счетом ничего не значило. Те двое несчастных тоже дышали!
— Степа! Степочка! — Стеша упала перед ним на колени, потянула на себя одеяло, уставилась на пропитанную сукровицей, прилипшую к ране повязку, прижалась губами к покрытому бисеринками пота лбу. Жара не было. — Степочка, очнись! Открой глаза! Посмотри на меня! Ну, пожалуйста!
Его нельзя было тормошить и тревожить. Но она не могла иначе. Она должна была убедиться!
— Если он все это время был без сознания, то с ним все хорошо. — В домик вошла баба Марфа. — Беспамятные им без надобности, Стэфа. Слышишь ты меня?!
Она услышала только самое главное: у них с ним есть надежда.
— Да открой же ты глаза! — Она гладила его по влажным, чуть вьющимся волосам и по колючей от щетины щеке. — Очнись!
Сейчас Стеша больше всего боялась, что он откроет глаза, а там будет пустота.
Он открыл, посмотрел на нее сонным, затуманенным взором, а потом улыбнулся и спросил:
— Ты чего ревешь, доктор Стеша?
— Реву? — Она и в самом деле ревела. Сначала от страха и отчаяния, а теперь вот от радости. — Ничего я не реву! — И даже попыталась улыбнуться. — Тебе показалось.
— Хорошо. — Он накрыл ее ладонь своей.
— Что, хорошо? — спросила она, даже не пытаясь убрать руку.
— Хорошо, что ты пришла. И хорошо, что ты не плачешь. А где я? Где все остальные? — Он осмотрелся.
— Есть хочешь? — спросила баба Марфа, ставя корзину с провизией на стол.
— Хочу.
— Все, пошло дело. — Она принялась разгружать корзинку. — Раз есть хочешь, значит, выживешь.
— Остальные где? — В его взгляде появилась тревога.
— Я тебя сейчас перевяжу. Хорошо? — Стеша прятала глаза, не знала, как сказать ему правду. — Я перевяжу, а баба Марфа приготовит поесть.
— Где мои товарищи, Стеша!
А он упрямый. И что ему ответить? Как сказать правду?
— Ушли.
Правду сказала баба Марфа. Не совсем правду, но и не совсем ложь. Они ведь и в самом деле ушли.
— Как? Куда они ушли без меня? — А теперь в его взгляде была совершенно детская обида.
— По делам ушли, — проворчала баба Марфа. — Много нынче у людей дел! Вот ты очухаешься и тоже пойдешь. Только поешь сначала, а то отощал, как болотный пёс.
Она подошла к лежанке, оттеснила Стешу, сама присела на краешек, сказала строго:
— Ну что, доктор тебя уже осмотрел? Дай-ка теперь и я осмотрю.
Он не сопротивлялся и не спорил. Спорить с бабой Марфой было бесполезно. А она, видать, нашла то, что искала. Поманила пальцем Стешу, велела:
— Гляди!
На его груди, в области солнечного сплетения виднелось синюшное пятно идеально круглой формы.
— Ну-ка, башку подними! — Баба Марфа потянула Степана за плечи, помогая приподняться.
Точно такое же пятно было и на шее, у основания черепа.
— Присасывались, — сказала баба Марфа с каким-то мрачным удовлетворением.
— Кто? — спросил Степан испуганно. Раны смертельной не испугался, а тут точно дите малое…
— Марёвки? — Стеша тоже испугалась. До колючих иголочек в кончиках пальцев, до остановки дыхания.
— Что за марёвки? — Степан переводил взгляд с нее на бабу Марфу.
— Ерунда. — Баба Марфа мотнула головой. — Пиявки такие болотные.
— Пиявки?! — На лице Степана появилось отвращение.
— Бабушка, и он тоже? — прошептала Стеша.
— Не тоже! — рявкнула баба Марфа, и от ее окрика как-то сразу полегчало на сердце. — От беспамятных им ничего не взять. А то, что попытались, пометили — это хорошо. Теперь нет его для них. Будут думать, что выпитый уже. Вот и решилась проблема. А то я все голову ломала, как с ним теперь быть. Марёвки сюда больше не сунутся. Угарники так далеко не заходят. А у псов рук нет, чтобы двери открыть. Слышишь ты меня, Степан? — Баба Марфа посмотрела на Степу строго, как школьная учительница. И тот послушно кивнул. — На болоте всякая живность водится. Но самая страшная тебя не тронет. На ночь дверь запирай и никому не открывай. Тут, бывает, псы шастают, поэтому до рассвета наружу не выходи от греха подальше.
— Может, мне с ним остаться? — спросила Стеша и тут же зарделась от смущения.
— На ночь? — Теперь взглядом строгой учительницы баба Марфа смотрела уже на нее. — Зачем?
— Чтобы защищать.
— Не надо меня защищать! — Обиженно вскинулся Степан.
— Видишь, не надо его защищать, — усмехнулась баба Марфа, а потом сказала совсем другим, уже серьезным тоном: — Нам, Стэфа, лишние вопросы не нужны. Если фон Лангер снова объявится и спросит, куда подевалась юная фройляйн, что мне ему ответить, а? Днем ты можешь по болоту гулять, а ночью, уж извини, должна быть дома.
— Фон Лангер? Это тот фриц?!
— Знамо дело, фриц. С такой-то фамилией, — проворчала баба Марфа.
— А что ему от тебя нужно? — Он посмотрел на Стешу. Во взгляде его притаилась тревога и, кажется, легкая обида.
— Партизан
