На другой стороне моста я резко свернул, нажав на тормоз, и остановил машину.
— Что ты делаешь? — спросила Райа, глядя на неряшливый бар и кафе, возле которых я остановился.
Это было здание из цементных блоков желчно-зеленого цвета. Тусклая облупившаяся вывеска красного цвета болталась над входом. На окнах не было изморози, но виднелось множество потеков жира и копоти.
Она спросила:
— Что тебе там потребовалось?
— Ничего, — ответил я. — Я... я просто хочу поменяться с тобой местами. Излучения... вокруг меня... отовсюду... Куда ни посмотрю, я везде вижу... странные, страшные тени, не настоящие, тени смерти и грядущего разрушения... боюсь, я не смогу сейчас вести машину.
— В тот раз город на тебя так не действовал.
— Действовал. Когда я сюда приехал с Люком и Студнем. Но не так тяжело. И я очень быстро взял себя в руки. Я к этому снова привыкну, очень быстро. Но сейчас... я себя чувствую... избитым.
Пока Райа перебиралась на соседнее сиденье к баранке руля, я вылез из машины и, неуверенно обойдя вокруг, подошел к другой двери. Воздух был резкий и холодный. В нем пахло нефтью, угольной пылью, парами бензина, жарящимся мясом с решетки в ближайшей закусочной и (я готов был в этом поклясться) серой. Я сел на место пассажира, захлопнул дверцу, и Райа отъехала от тротуара, аккуратно вырулив на полосу движения.
— Куда? — спросила она.
— Поехали через весь город к предместьям.
— И что?
— Поищем спокойный мотель.
Я не мог объяснить, почему так драматически ухудшилось мое впечатление от города, хотя несколько соображений у меня было. Возможно, по неведомым причинам мои психические способности усилились, паранормальное восприятие стало более чутким. Может быть, груз горя и ужаса города стал неимоверно тяжелее со времени моего предыдущего приезда. А может, я боялся возвращения в это жилище демонов сильнее, чем мне казалось, — тогда мои нервы, должно быть, стали необычайно восприимчивы к темной энергии и бесформенным, но ужасающим образам, исходящим от зданий, машин, людей и всего в беспорядке стоящего по обе стороны улицы. Либо особым зрением, которым позволял видеть мой Сумеречный Взгляд, я мог ощутить, что я сам и Райа — а может, мы оба — погибнем здесь в лапах гоблинов. Как бы там ни было, если это ясновидческое послание и пыталось пробиться ко мне, я, совершенно очевидно, был эмоционально не в состоянии прочесть и понять его. Я мог представить его, но в данный момент не мог подвести себя к тому, чтобы «увидеть» детали столь бессмысленного и пугающего жребия.
Когда мы подъезжали к двухэтажному кирпичному зданию школы, где при взрыве нефтяной топки и пожаре погибло семеро детей, я заметил, что обгоревшее крыльцо здания отремонтировано с лета, шиферная крыша приведена в порядок. В это время в школе еще шли занятия — в нескольких окнах я заметил детей.
Как и в прошлый раз, мощная волна ясновидческих образов хлынула со стен здания и понеслась в мою сторону с ужасающей силой и реальностью — оккультной реальностью, но оттого не менее смертоносной, столь же реальной для меня, сколь и убийственная волна прилива. Здесь, как ни в каком другом из виденных мною мест, человеческое страдание, мука и ужас могли быть измерены теми же мерками, что и океанские глубины — в десятках, сотнях, даже тысячах морских саженей. Тонкая, холодная струя предшествовала смертоносной волне: раздробленные образы — предвестники плеснули по поверхности моего сознания.
Я увидел, как стены и потолки вспыхивают огнем... стекла разлетаются на десятки тысяч смертоносных осколков... плети огня хлещут по классным комнатам, врываясь вместе с воздухом... охваченные ужасом дети в горящей одежде... вопящая учительница, чьи волосы объяты пламенем... почерневший, шелушащийся труп другого учителя мешком валяется в углу, жир под его кожей шипит и пузырится, точно свиное сало на жаровне...
В прошлый раз, когда я видел школу, я получил видения и уже происшедшего пожара, и другого, еще ужаснее первого, который только должен был произойти. Но в этот раз я видел только грядущий пожар, тот, что пока не был разожжен, — возможно, потому, что надвигающаяся катастрофа была теперь ближе по времени, чем то пламя, что уже сделало свое дело. Экстрасенсорные картинки, плеснувшие мне в лицо, были более яркими, более страшными, чем все, что я видел прежде, — каждая, словно капля серной кислоты, а не воды, причиняла мне боль, прожигая себе путь в моей памяти и душе: дети в предсмертной агонии, плоть, вздувающаяся, лопающаяся и горящая, как жир свечи; черепа, высовывающие свой оскал из-под дымящихся, плавящихся покровов, некогда таивших их; глазницы, почерневшие и опустошенные голодным огнем...
— Что-то стряслось? — озабоченно спросила Райа.
До меня дошло, что я дрожу и задыхаюсь.
— Слим?
Она отпустила акселератор, автомобиль замедлял ход.
— Продолжай ехать, — сказал я и вскрикнул, как будто боль умирающих детей стала, пусть в малой степени, моей болью.
— Тебе плохо, — сказала она.
— Видения.
— Чего?
— Ради бога... продолжай... ехать.
— Но...
— Проезжай... школу!
Чтобы выдавить из себя эти два слова, мне пришлось пробиваться на поверхность сквозь адскую пелену психических излучений, и это оказалось почти так же тяжело, как пройти через реальное облако густых, удушающих испарений. Затем я рухнул обратно — внутрь, в полное теней царство нежеланных некромантических образов, где невыразимо ужасное и трагическое будущее йонтсдаунской начальной школы настойчиво раскрывалось передо мной во всех кошмарных, кровавых подробностях.
Я закрыл глаза, потому что, глядя на школу, я каким-то образом выпускал на свободу картины надвигающейся катастрофы, заключенные в ее стенах, безграничный запас оккультных образов, подобный заряду потенциальной энергии, находящейся в критической точке и грозящей вот-вот перейти в кинетическую энергию. Однако, закрыв глаза, я лишь незначительно уменьшил число видений и не до конца лишил их силы. Главная волна психической радиации уже нависла надо мной и начала падать вниз. Я был тем берегом, о который разобьется это цунами, и когда оно разобьется и отхлынет, береговая линия может оказаться изменившейся до неузнаваемости. Я панически боялся, что, погрузившись в эти кошмарные видения, окажусь сломлен эмоционально и умственно, может, даже сойду с ума — поэтому я решил обороняться тем же способом, что и прошлым летом. Я сжал кулаки, стиснул зубы, опустил голову и огромным усилием воли «освободил» сознание от этих сцен страшной смерти, сосредоточившись на приятных воспоминаниях о Райе: любовь, которую я читал в обращенных на меня чистых, открытых глазах; прекрасные черты ее лица; совершенство тела; наши занятия любовью; сладостное удовольствие от того, что просто держу ее за руку; то, как мы сидим рядом и смотрим телевизор долгим вечером вдвоем...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
