Лестница спустила нас на глубину около тридцати метров. Коридоры были проложены в монолитной плите белого камня, которому почва уступила место метре на пятом. Туннели были заброшены уже не одно столетие, и если за это время здесь ступала нога человека, происходило это не часто. Совсем не часто. Следов археологов я тоже не заметила, да и Фамал с Карилом не очень рассказывали о катакомбы под Фетесарином. Потому не удивлюсь, если оригинал карты лежал в частной коллекции какого-то влиятельного аристократа, чей род насчитывает не одно тысячелетие.
Время от времени до моих ушей доносились тихие скрипы, шорохи или стуки, и от каждого из них у меня мороз пробегал по коже. Оно и не удивительно, учитывая мой последний опыт экскурсии в древние катакомбы. То, что мы тогда выжили, меня до сих пор удивляет… но это лишь неприятные воспоминания, которые влияли на мое восприятие реальности. Ясно, что под землей в этих туннелях, пусть даже на такой глубине, живут разные мыши, кроты, змеи или насекомые. Это место для них просто рай — тихо, безопасно и бояться надо только тех, кто может сюда залезть.
Катакомбы просто поражали. Масштаб карты вмещал в одном сантиметре около шестидесяти метров разветвленных коридоров. Время от времени попадались каменные спиральные лестницы, ведущей вверх — вероятно, к другим выходам из подземелья. И, видимо, они маскировались очень хорошо, потому что хоть попадались достаточно часто, их, похоже, мало кто находил. Когда мы сверяли место их расположения с картой современного Фетесарина, результат каждый раз был один: лестница находилась под старинными домами, среди которых попадались государственные учреждения, частные имения, гостиницы, рестораны и даже театр. Мы так увлеклись исследованием катакомб, что даже не обращали внимания на время. Арра разматывали уже восьмой клубок, мы давно зашли значительно дальше, чем сначала планировали, но возвращаться совсем не хотелось.
Кое-где стены украшали почти стертые рисунки. Пару раз нам попадались остатки древних стоянок и разбросанные по коридорам человеческие кости. Последнее, кстати, не очень вдохновляло.
— Наверное, давайте уже возвращаться, — вздохнула я. Кто-то должен был это рано или поздно сказать: все мы устали, проголодались и хотели поесть чего-нибудь горячего вместо печенья с бутербродами. И до ночи уже недалеко — того и гляди, еще какие-то зомби после заката вылезут.
Малисса, конечно, хотела бы еще побродить, но, в конце концов, даже она согласилась с тем, что надо возвращаться. Особенно настаивала на этом Арра. Она, похоже, очень устала и вообще чувствовала себя не в своей тарелке из-за того, что ее вытащили из привычной среды обитания, то есть территории университета.
Прежде, чем возвращаться, мы оперлись спинами о стену и достали себе по бутерброду. Жуя колбасу, я заметила, что стена, о которую мы опирались, покрыта малозаметными узорами. Центром композиции, очевидно, был почти стертый цветок, вокруг которого угадывались человеческие фигуры.
— Посмотрите, — вдумчиво проговорила я. Арра осталась равнодушна. Лаиза проглотила последний кусок бутерброда и тоже присоединилась к созерцанию.
— Это роза, — догадалась Малисса, коснувшись цветка, чтобы стереть пыль с каменных лепестков.
В следующее мгновение все мы, задыхаясь, отскочили к противоположной стене и начали увлеченно хватать ртом воздух, не в силах отвести взгляд: лепестки розы запылали золотом, словно усыпанном бриллиантами. Вслед за ней свет, переливаясь миллионами цветов, разлился по всему рисунку, оживляя каждую деталь!
К розе тянули руки четверо мужчин. Один из них был белый, с серебряными прядями прямых волос и серыми глазами. Второй имел синюю кожу, длинные черные волосы и яркие голубые глаза. Третий оказался очень смуглый, с карими глазами и кудрявыми зелеными волосами. А четвертый был краснокожий, с рыжими вьющимися волосами до плеч и желтыми глазами.
Все они — очень красивые, с телами античных атлетов, — были внутри большой сферы, и каждый из них занимал ровно четвертую ее часть. Золотые поля разделяли пространство вокруг сферы на четыре равные части.
Нижняя была пуста — без рисунков и красок, без света, как пропасть между двумя крайними.
Правая часть светилась градиентом красного и темно-синего. Там на песочных часах со спокойным лицом сидела черноволосая сероглазая девочка в украшенном кружевами черном платье.
На верхней части рисунка, разделенной градиентом на черное и белое, держались за руки две женщины, которые смотрели друг другу в резкие черные и чистые голубые глаза. Как негативные отражения друг друга — в черном и белом платьях, с длинными черными и серебристо-белыми волосами, бледной и смуглой кожей. Два отражения одной сущности, две части одного целого, которые с теплотой касались ладоней друг друга.
Господи, это же она! Это ее я тогда видела во сне! Серебряно-белая голубоглазая красавица, которая помахала мне рукой, прежде чем влететь в окутанную тенью затмения луну! Неужели…
Да, здесь также были и другие три — в левой части рисунка, залитой золотым светом. Ярче всех сияла белокурая девушка с огненными крыльями за спиной. Красное платье, словно пламя, складками окутывало ее тело и развевалось вокруг. Большие глаза, будто два камня янтаря, искренне и весело смотрели прямо на нас. Хрупкие ноги стояли на краю печати, внутри которой горел феникс.
На печати, в которой распростер крылья дракон, величественно полулежала зеленоглазая девушка с рыжими волосами. Расшитая узорами ткань изумрудного платья с длинными рукавами растекалась как вода, разлитая на мед. Голубой корсет изысканно подчеркивал талию и пышную грудь. За спиной гордо раскинулись большие кожистые крылья.
Грациозная девушка с черными прядями в темно-золотистых волосах непринужденно, но от этого не менее величественно, сидела на печати, внутри которой угрожал когтями мускулистый тигр. Отделанное мехом черное платье, как тень, обтекало ее тренированное тело, обнажая разрезом стройную ногу. Вместо поднятой вверх правой руки расправила когти мощная кошачья лапа.
Только сейчас я заметила буквы, которые слабеньким светом светились в нижней части рисунка. Я сосредоточилась, и они послушно расплавились, превратившись в надпись: «Пускай моя душа окажется в раю или в аду. Пускай моя душа блуждает во снах или в кошмарах. Пока мое сердце бьется, а глаза открыты, для меня будет золотом каждая пролитая слезинка и каждая улыбка. Кто бы ни породил мой народ — Праматери или один из Четырех — я пройду все дороги, которые смогу. Ибо я не знаю, как долго мне ждать следующих: миг или вечность».
