Теперь священник мог себе это позволить. Время больше не было его врагом, по каплям отбирающим жизнь, ибо он прикоснулся к тайне истинного существования, протекающего за пределами суеты и неподвластного измерению идиотским тиканьем ржавого механизма. Он мог даже попытаться вернуть в стадо заблудших овец и лечить больных. Если надо будет, он готов проповедовать день и ночь напролет, отложив карающий меч на завтра — для неизлечимых. Для уже приговоренных.
Он стоял, не скрываясь и не склоняя головы. В его осанке появилось если не величие, то по крайней мере достоинство. У него всегда были узкие плечи, и с этим ничего не поделаешь, но сейчас он расправил их. Бледные губы сложились в тонкую жесткую линию. Уголки рта загибались кверху, что означало холодную улыбку. Руки, которые раньше суетливо и стыдливо елозили по бедрам, не находя себе места, теперь свободно висели вдоль тела. Пальцы не дрожали. Прищуренные глаза всматривались в непрошеных гостей.
Священник больше не чувствовал себя робким холопом на чужом пиру. Это был его мир, потому что он мог многое изменить и на многое повлиять. И город, который находился у него за спиной, уже был почти ЕГО городом. Он получил право задавать вопросы. Он выстрадал это право.
— А вы куда? — спросил он у тех, кто его еще не слышал.
* * *
Цыганский табор медленно приближался к неподвижной фигуре в траурной рясе. Впрочем, цыгане давно смешались с казаками, и отличить первых от вторых было практически невозможно. В любом случае это были опасные, изобретательные и нагловатые бродяги. В зависимости от обстоятельств они легко и быстро меняли амплуа, становясь то мобильной бандой, то балаганной труппой, то сектой, а иногда представлялись толпой изгнанников, лишившихся крова и страдающих из-за отсутствия истинной веры. Пойди проверь, кем они были на самом деле!
Их цели не отличались особым разнообразием и обычно сводились к тому, чтобы выклянчить, выкрасть, ограбить, облапошить, обыграть и двинуться дальше, раствориться в дикой зоне. Они нигде не останавливались надолго, даже в тех небольших селениях, которые не оказывали сопротивления или были разорены ими дотла. Оседлость была глубоко чужда этому племени.
Однако, как ни странно, они не находили общего языка с даунами. Дауны были заняты поисками «внутренней» свободы, а цыгане обратили свои взгляды «наружу» и превыше всего ценили простор, бесконечную дорогу, доброго коня, страстную женщину, красивую песню, звездное небо над головой (одна звезда — непременно путеводная), да свою сомнительную доблесть, направленную на то, чтобы выжить в безжалостной борьбе за существование, урвать кусок пожирнее. Ничто никому не доставалось даром, и способов получить желаемое было не так уж много.
Вечные кочевники, стервятники, шакалы, демонические наездники, женщины-колдуньи, дети с глазами искушенных стариков… Священник рассматривал их со спокойной улыбкой — трясущихся в кибитках грязноватых детенышей, смуглых длинноволосых самок в разноцветных кофтах и юбках, мужчин-конокрадов, плотно сидящих в седлах и одинаково искусно владеющих гитарой, арканом или ножом. А еще уродцев, вызывающих содрогание. Часть из них была посажена в общую клетку на колесах, а другие пользовались большей свободой передвижения, если не принимать во внимание собачьих ошейников и веревок. Все лица до единого — со следами проказы. И эта проказа — алчность.
* * *
Это был далеко не первый табор, который подбирался к окраинам Ина (правда, за последнее десятилетие такое случалось все реже и реже). Но на сей раз цыганам вряд ли удастся поставить тут свои шатры.
До сегодняшнего дня поп знал одну их ипостась, причем не самую худшую, однако все равно — хитрую, лживую. Он не видел, как они убивают, хотя… Если они и вредили, то исподтишка, и это сходило за невинные проделки дикарей. На большее в городе Ине цыгане не отваживались — с Заблудой-младшим шутки плохи. Во всяком случае, так было до сих пор.
Священник понял, что наступил удобный момент для последнего урока. И он преподаст его сегодня. Прямо сейчас.
Для попа все кочевники были воплощением анархии, неуправляемой стихии, нецивилизованным сбродом, от которого обычному и добропорядочному городскому жителю лучше держаться подальше, пока не сперли нательный крест. Но дело в том, что теперь он не был обычным городским жителем. И пусть они держатся от него подальше — отребье, разносящее заразу греха; жалкие шуты; дешевые фокусники; рабы-уродцы, пляшущие в цепях, которые звенят так печально; гадалки, чьи предсказания и обещания никогда не сбываются, за исключением самых худших; сладкоголосые обольстители, исполняющие дьявольскую музыку с животным напором и искушающие глупеньких девушек призраками воли, миражами счастья и закатными далями…
Уходя из города, цыгане не оставляли никаких следов своего пребывания, кроме разве что… парочки проклятий. И если кто-нибудь из горожан впоследствии умирал по непонятной причине, то другие лишь пожимали плечами и крестились…
Справедливости ради надо признать, что в те времена, когда священник был сопливым мальчишкой, каждое появление цыган в городе становилось для него праздником, событием, запоминавшимся надолго, расцвеченным детскими мечтами островком в трясине безрадостного быта.
Его голодное воображение особенно сильно поразили фокусники. Некоторые фокусы просто завораживали своей непостижимостью и противоестественностью. Чего стоили, например, полеты!
Однажды цыган, поднимавшийся выше верхушек деревьев без всяких крыльев и видимых приспособлений, предложил собравшейся толпе взять кого-нибудь с собой. Будущий священник вызвался первым, но мать не пустила его. В течение долгих месяцев после того случая он завидовал соседскому мальчишке, взлетевшему под облака вместо него на руках у цыгана… И кем же стал тот мальчишка? Прихвостнем Начальника.
Поп скрипнул зубами, продолжая вспоминать. ИМ не удалось надолго зачаровать его. Позже он осознал всю низость цыганских приемчиков, а главное — презренную банальность устремлений этих бродяг, но от постыдного суеверного страха перед возможностью цыганского проклятия долго не мог избавиться. А полеты… Летать дозволено только птицам, насекомым, нетопырям и ангелам.
Цыгане явно не были ангелами. Скорее уж нетопырями, обернувшимися людьми.
Священник стоял, не шевелясь и не двигаясь с места. Сейчас в нем не было и тени страха. А проклятия, если таковые последуют, он вколотит им в глотки. Или сделает нечто большее…
* * *
Да, эти странствовали долго. Судя по их унылому виду, богатая добыча осталась в далеком прошлом. Так что город Ин наверняка казался им желанной целью. Рваные тенты, содранные со старых грузовиков, трепал ветер. На том, что был в голове обоза и сохранился лучше всех, зеленела надпись: «АО Роганский пивзавод». Еще на одном полотнище, привязанном к шесту на манер флага, можно было различить красный крест и обещание: «Персен успокоит».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
