И разве принесете в жертву моей живописи, моего честолюбия, разве это может утешить или спасти Поля и его невесту?
Бесполезные жертвы и несчастья переносятся втрое труднее.
Пятница, 19 марта. Без четверти двенадцать, Тони! Почему я не начала раньше? Это очень красиво, это восхитительно, как жаль и т. д., и т. д.; в общем, он меня успокоил, но надо будет просить отсрочки.
– Ее можно отослать такой, какова она теперь, но не стоит, «вот мое искреннее задушевное убеждение». Просите отсрочки и вы сделаете хорошую вещь. – Затем он засучил рукава, взял кисть, потрогал мою картину, чтобы дать мне понять, что не хватает света. Но я переделаю… если я получу отсрочку. Он оставался более двух часов. Он славный малый, мне весело, я в таком прекрасном настроении, что меня очень мало заботит, что станется с картиной.
Жулиан в восторге от картины. «Вы настоящий мальчик, и ничем меня не удивите». Он говорил все эти прекрасные вещи при m-me Симонидес, которая приехала посмотреть мою картину, и при Розалии в мое отсутствие. Нет, но моя живопись! Жулиан без ума от нее. Тони также находит, что тона хороши, что все гармонично, красиво и энергично, а Жулиан прибавляет, что это прелестно и что колористки в мастерской глупы, думая, что тона картины зависят от состава красок.
«Молодец, какую милую вещь она написала, милую не в обыкновенном смысле слова, но очаровательную».
Ну, так я ее закончу!
Вот день, имеющий огромное значение,
Воскресенье, 21 марта. Был Сен-Марсо, давал мне советы. Он мне довольно нравится, хотя с ним чувствуешь себя как-то не по себе. У него рассеянный вид, ходит и говорит быстро. Это комок нервов. Я сама такая же, но тем не менее он оставил во мне чувство какой-то неловкости, хотя даже хвалил мою живопись. Когда ничего не говорят, я недовольна, когда хвалят, мне кажется, что на меня смотрят, как на девочку и смеются надо мной. В конце концов я не так довольна, как была вчера, потому что правая рука слишком длинна… на два сантиметра длиннее, чем следует и, строгая к рисунку, я чувствую себя униженной перед таким скульптором, как Сен-Марсо.
Понедельник, 22 марта. Тони удивлен тем, что я сделала в такое короткое время.
– Ведь, в сущности, это в первый раз вы применяете свои знания?
– Разумеется.
– Ну так, знаете ли, это совсем недурно. Он снимает свое пальто, схватывает кисть и пишет руку, ту, которая снизу, со свойственным ему беловатым оттенком.
Он тронул также волосы, которые я совершенно переделала так же, как и руку. Итак, он писал руку, это меня забавляло, и мы болтали. Все равно, исключая фон, все это написано грязно. Все это мазня. Я могу сделать лучше. Это мнение Тони, но тем не менее он доволен я говорит, что если бы можно было ожидать отказа в Салоне, он бы первый посоветовал не посылать этой вещи. Он говорит, что он удивлен тем, что я сделала: это закончено, хорошо задумано, хорошо построено, гармонично, элегантно, грациозно.
О! Да, да, да, но я недовольна телом! И подумать только, что скажут, что это моя манера! Это мазня!
Уверяю вас, мне дорого стоит выставить вещь, которая не нравится мне по исполнению, которая так непохожа на мои обыкновенные работы… Правда, я никогда еще не сделала ни одной вещи, которая бы мне нравилась… но все-таки это грязно, это мазня. Проклятая скромность! Проклятый недостаток доверия! Если бы я только не колебалась и не спрашивала себя. То be or not to be!.. Но не будем совершать новую нелепость, оплакивая уже совершившееся дело.
Четверг, 25 марта. Делаю последние штрихи на своей картине, но работать больше не могу, так как в ней или больше нечего делать, или же надо все переделать. Кончена картина, сделанная черт знает как. Вышиною моя картина 1 метр 70 сантиметров вместе с рамой.
Молодая женщина сидит около плюшевого стола, стол цвета vieux vert, прекрасного оттенка. Она оперлась локтем правой руки и читает книгу, около которой лежит букет фиалок. Белизна книги, оттенок плюша, цветы около голой руки производят хорошее впечатление. Женщина в утреннем светло-голубом шелковом костюме и в косынке из белой кисеи со старинными кружевами. Левая рука упала на колени и едва удерживает разрезной ножик.
Стул плюшевый, темно-синий, а вместо фона бархатная драпировка. Фон и стол очень хороши. Голова в trois quarts. Волосы восхитительные, белокурые, золотистые, как у Дины, распущены; они обрисовывают форму головы и полузаплетенные падают по спине. В половине четвертого приехали m-r и m-me Гавини.
– Мы подумали, что надо посмотреть картину Мари, прежде чем ее увезут. Ведь это отъезд первенца.
Славные они люди. M-r Гавини в карете проводил меня во дворец Промышленности, и два человека понесли холст. Меня бросало то в жар, то в холод, и мне было страшно, словно на похоронах.
Потом эти большие залы, огромные залы со скульптурой, эти лестницы – все это заставляет биться сердце. Пока искали мою квитанцию и мой номер, принесли портрет Греви, сделанный Бонна, но его поставили около стены, так что свет мешал видеть его. Во всей зале только и были, что картина Бонна, моя и какой-то ужасный желтый фон. Бонна мне показался хорош, а видеть здесь себя мне было очень страшно.
Это мой первый дебют, независимый, публичный поступок! Чувствуешь себя одинокой, словно на возвышении, окруженном водою… Наконец, все сделано, мой номер 9091 «Mademoiselle Mari-Constantin Russ». Надеюсь, что примут. Послала Тони свой номер.
Пятница, 26 марта. Сегодня исповедовались, завтра будем причащаться.
Наш священник исповедует, как ангел, т. е. как умный человек: несколько слов, и все кончено. Впрочем, вы знаете мои взгляды на это. Я давно бы умерла с отчаяния, если бы не верила в Бога.
Среда, 31 марта. Я совсем разбита! Следовало послушать Тони и отдохнуть. Поеду надоедать Жулиану, которому я дала следующую подписку: «Я, нижеподписавшаяся, обязуюсь каждую неделю делать голову и академический рисунок или же этюд в натуральную величину. Кроме того, я буду делать по три композиции в неделю, если же одну, то вполне отделанную. Если я нарушу вышесказанные условия, то я уполномочиваю г-на Рудольфа Жулиана, художника, разглашать повсюду, что я не представляю из себя ничего интересного. «Marie Russ».
Среда, 7 апреля. Не забудем, что сегодня утром Жулиан объявил мне, что картина моя принята; любопытно, что я не испытываю никакого удовлетворения. Радость мамы мне неприятна. Этот успех недостоин меня.
Четверг, 23 апреля. Моя картина будет плохо поставлена и пройдет незамеченной или же будет очень на виду и тогда доставит мне много неприятностей; скажут, что это претенциозно, слабо и не знаю, что еще.
Понедельник, 26 апреля. Мне мало места в мастерской. Одна прелестная американка будет позировать для меня с условием, что портрет будет принадлежать ей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
