Зтьен, остолбенев, застыл на месте, широко раскрыв глаза. Окрик замер у него в горле. На гребне террикона не было никого, ни одной тени не вырисовывалось на фоне бешено бегущих облаков. Этьен взбежал по скату и увидел, что Жанлен стоит на четвереньках возле трупа, который лежал навзничь, раскинув руки. В прозрачном лунном свете на снегу четко выделялись красные штаны и серая шинель убитого. Не вытекло ни одной капли крови; нож, воткнутый по самую рукоятку, еще торчал в горле.
Этьен в безотчетном порыве негодования ударом кулака свалил убийцу на землю возле трупа.
- Зачем ты это сделал? - растерянно бормотал он.
Жанлен приподнялся и пополз на руках, изгибая по-кошачьи свою тощую спину. Злодейство потрясло его, от бурного волнения огнем горели зеленые глаза, пылали большие оттопыренные уши, тряслась выступающая нижняя челюсть, дергалось все лицо.
- Ах ты гадина, зачем ты это сделал?
- Не знаю. Захотелось.
Он уперся на этом, ничего иного не мог сказать. Три дня его преследовало это желание, мучительное желание убить. Он все думал, думал об этом, так что в голове поднималась боль, вот тут, за ушами. А чего с ними стесняться, с этими паршивыми солдатами? Зачем Они пришли сюда, не дают житья углекопам? Из неистовых речей, звучавших на сходке в лесу, из призывов к разрушению и смертоубийству ему запомнилось пять-шесть слов, и он повторял их, как мальчишка, играющий в революцию. А больше он ничего не знал, никто его не натравливал, желание убить пришло само собой, как приходило ему желание наворовать луку в крестьянском поле.
Этьена привели в ужас тайные зачатки преступности, давшие ростки в детской душе; он отогнал Жанлена пинком, как бессмысленного зверя. Боясь, что предсмертный крик часового могли услышать на сторожевом посту, он всякий раз, как из-за облаков показывалась луна, смотрел в сторону Ворейской шахты. Но там ничто не шевелилось; и Этьен наклонился, пощупал постепенно холодевшие руки солдата, послушал сердце, не бившееся под шинелью. Клинок ножа не был виден, зато на костяной рукоятке можно было различить простой галантный девиз "Любовь", начертанный черными буквами.
Этьен перевел взгляд на лицо убитого. И вдруг узнал молоденького солдата Жюля, новобранца, с которым беседовал как-то ранним утром. Глубокая жалость охватила его при виде кротких черт этого белесого веснушчатого юноши. Голубые, широко открытые глаза смотрели в небо пристальным, неподвижным взглядом, - вот так же он смотрел, ища вдали свои родные края. Где же этот самый Плогоф, который тогда представал перед взором этого мертвеца, весь залитый солнцем? Далеко, далеко. В эту ночь, должно быть, ревет там море. Ветер, что бушует в высоте, быть может, проносится и над каменистой пустошью. У порога дома стоят две женщины - мать и сестра. Ветер рвет на обеих чепцы, а женщины придерживают их и тоже смотрят вдаль, словно могут увидеть, что делает сейчас "малыш", хотя их отделяет от него столько лье. Теперь им придется вечно ждать. Как это страшно, что из-за богатых бедняки убивают друг друга.
Но нужно было куда-нибудь убрать труп. Сперва Этьен хотел бросить мертвеца в канал. Остановила мысль, что там его наверняка найдут. И в лихорадочной тревоге он ломал себе голову: что делать? Ведь каждая минута дорога. И вдруг его осенила догадка: если удастся донести мертвеца до Рекильяра, там он будет похоронен навеки.
- Иди сюда, - позвал он Жанлена. Мальчишка недоверчиво мялся.
- Не пойду. Ты меня побьешь. Да и некогда мне, дело есть.
Ведь он назначил Беберу и Лидии свидание в тайном месте их встреч - в норе, которую они устроили себе в Ворейской шахте между штабелями крепежного леса. Они затеяли большую вылазку: удрав из дому, перекочевать там, чтобы быть на месте происшествия, когда начнется схватка с бельгийцами. Ведь чужаков забросают камнями, переломают им кости, если они вздумают спуститься в шахту.
- Жанлен, иди сюда, - повторил Этьен, - иди, а не то позову солдат, и тебе отрубят голову.
Мальчишка наконец решился подойти; тем временем Этьен, свернув жгутом свой носовой платок, крепко перевязал им шею убитого солдата, не вынимая ножа, который не давал крови вытекать наружу. Снег таял, на земле не осталось ни кровавой лужи, ни каких-либо следов борьбы.
- Бери за ноги!
Жанлен взял мертвеца за ноги, Этьен подхватил его под мышки, перекинув ружье на ремне себе за спину, и вдвоем они медленно спустились со своей ношей по скату террикона, стараясь не вызвать обвала камней. По счастью, луну заволокло облаком; но, когда они крались по берегу канала, она выплыла и ярким сиянием валила землю, - было просто чудом, что со сторожевого поста их не заметили. Они шли торопливо; труп, качавшийся в их руках, мешал им; через каждые двести шагов приходилось класть его на землю. На углу Рекильярского проезда они услышали топот солдатских сапог, и у них все похолодело внутри; они едва успели спрятаться за забором от проходившего патруля. А дальше наткнулись на какого-то гуляку, но он был очень пьян и прошел мимо, ничего не заметив, осыпая кого-то руганью. Когда добрались до заброшенной шахты, оба были в испарине, задыхались и так дрожали от волнения, что у них стучали зубы.
Этьен заранее предполагал, что протащить убитого по лестницам запасного ствола будет нелегко. Но это оказалось просто мучительной работой. Начали с того, что Жанлен, стоя наверху, осторожно спустил труп в отверстие ствола, а Этьен, цепляясь за корни кустарников, подхватил тело, чтоб протащить его через две первые площадки, где лестницы были сломаны. Затем на каждой лестнице приходилось повторять то же самое: Этьен спускался первым и подхватывал скользивший вниз труп; надо было одолеть тридцать лестниц, спуститься на двести десять метров, и при этом он все время чувствовал, как убитый падает на него. Ружье било по спине; Этьен не позволил Жанлену принести и зажечь огарок свечи, который берег, как скряга. Зачем зажигать? Свеча только мешала бы им в узком, как кишка, колодце. Но когда оба добрались наконец до рудничного двоpa, едва дыша от усталости, Этьен послал мальчишку за свечой. Сам же он присел на корточки возле трупа и ждал в темноте, слыша, как сердце неистово колотится в груди.
Лишь только появился Жанлен с зажженным огарком, Этьен стал держать с ним совет: ведь мальчишка облазил все эти старые выработки вплоть до таких щелей, где взрослому человеку невозможно было пролезть. Они двинулись дальше и еще с километр тащили мертвеца по лабиринту разрушенных выработок. Наконец дошли до низкого штрека и поползли на коленях под нависшей осыпающейся кровлей, которую подпирали погнувшиеся стойки. В этот штрек, похожий на длинный ящик, они, как в гроб, положили несчастного новобранца и рядом с ним положили его ружье; потом принялись с размаху бить ногами по деревянным подпоркам, чтобы окончательно сломать их, хотя и сами могли остаться тут навсегда. Тотчас же кровля раскололась, они едва успели выбраться. Когда Этьен обернулся в непреодолимой потребности посмотреть, кровля оседала все ниже под огромным давлением каменной толщи, лежавшей над ней, и сплющивала недвижное мертвое тело. И вот она рухнула. Не было уже ничего, кроме тяжкой массы земных недр.
Возвратившись в свою воровскую пещеру, Жанлен, разбитый усталостью, растянулся в углу на сене и пробормотал, закрывая глаза:
- Плевать! Малыши подождут! Я сосну часок.
Этьен задул свечу - от нее остался крошечный огарок. Он устал, так устал, что все у него болело, но спать не мог - в голове проносились тягостные мысли, кошмарные видения; в висках стучало, как будто в них отдавались удары молота. Вскоре из всех мыслей осталась одна, жестоко терзавшая его, - он все задавался вопросом, на который не мог ответить: почему он не убил Шаваля, когда тот, поверженный, был в его власти? И почему этот мальчик зарезал солдата, не зная о нем ничего, даже его имени? Это переворачивало его взгляды на революционное насилие: "Надо иметь мужество убить, но надо иметь право убить". Но сам-то он не трус ли? Жанлен, зарывшись в сено, вдруг захрапел зычным храпом, как пьяный, словно опьянел от совершенного убийства. Этьену было противно, омерзительно слышать этот храп, чувствовать, что Жанлен находится близ него. Это было мучительно. Вдруг он вздрогнул, затрепетал от страха. Холодное дуновение коснулось его лица. Потом послышался легкий шорох, короткое рыдание, как будто донесшееся из глубины земли. Перед глазами встал образ молоденького солдата, лежащего со своим ружьем под обвалившимися глыбами, и тогда у Этьена мороз побежал по спине, по шее, зашевелились на голове волосы. Что это? Как будто вся шахта наполнилась Гулом голосов? Вот нелепость! Все же пришлось зажечь свечку, и только увидев при бледном ее свете, что кругом никого нет, он успокоился.
Прошло еще четверть часа, он все размышлял, устремив глаза на горевший фитилек, в душе его шла все та же мучительная борьба. Потом фитилек затрещал, опрокинулся, и все утонуло во мраке. Этьена опять стала бить дрожь, ему хотелось больно ударить Жанлена, чтобы он не храпел так громко. Соседство этого мальчишки стало нестерпимым. Этьен убежал, томясь желанием вдохнуть свежего воздуха, и, торопливо пробираясь по галереям, взбираясь по лестницам, он будто слышал, как чья-то тень, запыхавшись, догоняет его, преследует по пятам.
