религиозным и философским идеям. Помимо этого, до наших дней дошли некоторые его поэтические и даже музыкальные произведения. Но вряд ли можно с уверенностью утверждать, что все его богословские и стихотворные сочинения пережили бы почти целое тысячелетие, если бы не известность, которую он приобрел, откровенно рассказав о своей любви к Элоизе и последующих бедствиях. Абеляр писал, не пытаясь оправдаться, или понравиться читателям, или выдать свою жизнь за дидактический образец; его «История моих бедствий» заявляет ценность человеческой личности как таковой, что само по себе удивительно для повести, написанной богословом XII века. Еще более удивительно, что она была с энтузиазмом принята читающей публикой того времени, и совсем невероятно, что «История…» была этой публике представлена. Никакого издательского дела в те времена не было и в помине, и распространялась повесть исключительно рукописными копиями, старательно и, полагаю, с большим удовольствием переписываемыми клириками и монахами, в сердцах и умах которых находили отклик и личные переживания, и бунтарские религиозные воззрения автора. Воистину, «История моих бедствий» стала своего рода первым прообразом грядущего Ренессанса, который появился в недрах церковной словесности в самом начале расцвета высокого Средневековья.
В это же время происходит еще один важный процесс, получивший развитие в последующие эпохи и вполне оформившийся примерно к началу XVIII в.: разделение литературы на массовую и элитарную, условно говоря, литературу крестьянства и горожан и литературу рыцарской знати. Это нашло отражение как в эпических жанрах, так и в лирике.
Уверен, что почти всем с детства памятен Трубадур из старого советского мультфильма «Бременские музыканты». Его имя звучало весело в силу отчетливо различимых русским слухом трубы и дуры, однако происхождение его не объясняется народной этимологией, единственный принцип которой заключается в распиливании слов пополам и гадании на их останках. Термин трубадур возник из провансальского trobar, что означает создавать или творить; трубадуры из Прованса и Лангедока были первыми истинными творцами средневековой европейской лирики.
Социальное развитие высокого Средневековья привело к появлению своеобразного феномена: так называемой куртуазной культуры. Это слово происходит от старофранцузского cort, что означает двор, так что речь идет, собственно, о придворной культуре, ее правилах, нормах и ценностях, сформировавшихся как раз к тому времени, когда досточтимый Пьер Абеляр прибыл в Париж, еще имея на месте все свои члены и не зная, какие бедствия и приключения ему уготованы.
Культура жизни при дворах знатных рыцарей и правителей тех времен складывалась как своего рода антитеза, противопоставление варварской грубости минувших веков. На смену свирепости и простоте племенных вождей раннего Средневековья постепенно пришла новая цивилизация, среди ценностей которой важное место занимали красота, этика быта и поведения, образование и искусство. Проводниками этих изменений были в основном женщины, жены владельцев замков и правителей городов; имена некоторых из этих покровительниц изящных искусств, музыки и поэзии сохранила история, и они звучат, словно восхитительные артистические псевдонимы: Мария Шампанская, графиня Фландрии, супруга героя Четвертого крестового похода, короля Балдуина Фландрского; Альенора Аквитанская, герцогиня Аквитании и Гаскони, позже — королева Франции, еще позже — и королева Англии; Эрменгарда, виктонесса Нарбонна; Аэлиса, графиня Блуаская — право, можно влюбиться не глядя, лишь называя их имена! Именно так зачастую случалось: восхищение этими выдающимися женщинами порождало чувство возвышенного обожания, вовсе не связанного с прозаическими плотскими утехами, но превратившееся в культ «прекрасной дамы», которой рыцари посвящают свои подвиги и, конечно, стихи.
Абеляр и Элоиза. Надгробный памятник на парижском кладбище Пер-Лашез. Гравюра 1817–1873 гг.
Подобно тому как многие из скандинавских скальдов были воинами, так же и первыми трубадурами становились преимущественно рыцари. В составе отрядов своих сюзеренов они участвовали в Крестовых походах, и дальние странствия через Италию, Грецию, Византию обогащали их творчество новыми образами и впечатлениями.
Поэтическое движение, начатое поэтами-рыцарями, оказалось столь ярким и привлекательным, что очень скоро к трубадурам стали причислять себя мастера слова из других сословий: среди них были священнослужители, купцы, даже простые горожане-ремесленники. Сами прекрасные дамы тоже не ограничивались одной только ролью объекта восторженного поклонения: стихи писали многие знатные особы, например, графиня Беатриса де Диа, посвятившая свое творчество, подобно божественной Псапфе, трогательным описаниям любовных страданий:
«Мне надо скрыть, о чем я петь хотела
И надо петь, но петь я не хочу.
И я его люблю, и нет мне дела
До зла его.
Я мысленно лечу, к нему лишь
Зная:
Он меня не любит,
Не жаждет милосердья моего,
Ни чести, ни ума.
И это губит,
Лишает сна и милости благой
Божественной»[91].
Лирика трубадуров была результатом глубоко личного творчества; историческому литературоведению известны имена почти 500 (!) провансальских поэтов XI–XIII вв. Конец расцвету этой поэтической культуры положили Альбигойские крестовые походы, когда вместе с религиозным вольнодумством католические крестоносцы вырезали и выжгли целый культурный слой юга Франции. Традиции трубадуров еще некоторое время существовали, но были уже вторичны и полностью исчезли к XV в.
Куртуазная лирика существовала преимущественно в пределах двора замка, огражденного стенами и рвом. За ними на улицах первых больших городов, на пыльных проселках, в постоялых дворах на окраинах леса и в сомнительных тавернах шла совсем иная жизнь, и звучали другие стихи. Их сочиняли, а потом читали, пели или орали что было мочи ваганты — первые в европейской истории представители неприкаянной, полунищей, перебивающейся случайными заработками интеллигенции.
Само слово вагант означает буквально бродяга. К началу XIII века соборные школы и первые университеты выпускали гораздо больше священнослужителей, богословов, философов, юристов, чем того требовали стремительно растущие, но все-таки не резиновые города — история, повторяющаяся из века в век. Священники без приходов; монахи, что вышли в город за подаянием или покупками, да забыли вернуться; бродячие умники и школяры, слонявшиеся меж соборными школами от Неаполя до Парижа в поисках новых знаний; безработные писари, учителя — все это пестрое общество, то врозь, то сбиваясь ватагами, шлялось от города к городу в поисках работы и постоянных занятий, по пути кормясь случайными заработками и развлекая себя стихами. Блестящее гуманитарное образование позволяло свободно обращаться с поэтическим словом, а образ жизни способствовал вольности нравов, поэтому лирика вагантов представляла собой в основном вот такие хулиганские и развеселые вирши:
«Выходи в привольный мир!
К черту пыльных книжек хлам!
Наша родина — трактир!
Нам пивная — божий храм!
Ночь проведши за стаканом,
не грешно упиться в дым.
