И сделали! В столовой появилось объявление:
ЗАВТРА.
после обеда вместо мертвого часа
ЭКСКУРСИЯ
на тему «Советское Комарово в действии»
Посещение железнодорожной станции, рассказ о репертуарных планах ленинградских театров, осмотр морских пейзажей, отдых под соснами.
После обеда у столовой собралась группа оборванцев. Экскурсоводом был Юрий Сергеевич (усы, бородка, ореховая трость, газетная треуголка). Брюзгливый новичок в костюме присоединился от нечего делать. Дошли до станции. Экскурсовод доходчиво объяснил, что по решению руководства устроено две колеи. По одной поезда идут ИЗ Ленинграда, а по другой, напротив, — в Ленинград. Экскурсанты удивлялись и задавали вопросы: «А по какой именно колее туда, а по какой сюда?». Шли по лесу. Солидный человек с бородкой в наполеоновской шляпе из газеты рассказал, что деревья посажены специально, чтобы была тень, под которой можно укрыться от палящего солнца. Экскурсанты восхищались. Пришли к морю. Шел разговор о песке, который специально насыпан, чтобы было мягко. Человек в костюме, видимо, окончательно убедился, что группа собрала полных идиотов. Потом экскурсовод попрощался с коллективом и пожелал всем не потерять свои пограничные разрешения, а то будут неприятности.
Новичок поинтересовался — какие разрешения? На что?
Экскурсовод показал в морскую даль: «Вон купол виднеется. Знаете, что это? Это Кронштадт! База! Это же пограничная зона. Вы что, не знали? Вы откуда сами?» — «Из Москвы». — «А сюда вы как попали?» — «На поезде» — «Билет сохранили?» — «Нет». — «Жаль. Там же, наверное, было пограничное разрешение. Здесь же запретная зона — Кронштадт виден». Москвич побледнел: «Что же теперь будет?!» Юрий Сергеевич сказал: «Успокойтесь. Возьмите себя в руки. Я не думаю, что дело может кончиться катастрофой... (они дошли до Дома творчества), — но поменьше обращайте на себя внимание, далее — ни шагу в лес, ни в коем случае в станционный буфет, на море — Боже вас сохрани, вот тут около забора гуляйте, может быть, все и обойдется». «Спасибо вам большое», — иногородний потряс руку экскурсовода.
Занятно было наблюдать, как он молча гулял, руки за спину, вдоль забора. пугливо оглядываясь на встречных.
Три дня отдыха ему испортили. Потом хором и весело объяснили розыгрыш. Он посмеялся из вежливости вместе со всеми, но все равно ничего не понял. Ходил вдоль забора.
Ах, Юрий Сергеевич, Юрий Сергеевич, как жестоко вы поступили!
Отец сказал мне: «Да мне самому этого дурака жалко. Но надо же хоть на полгроша юмора иметь».
Познавая Россию (Кузьмич)
Ехали долго. Но не так уж долго, чтобы все вокруг переменилось. А оно действительно переменилось. Наша машина не просто вздрагивала на ухабах и рытвинах дороги, а с трудом переползала из ямы в яму. Нас это не огорчало, это было то, что надо. Мы ехали снимать сцены в заштатном городе Арбатове и дальнейшее путешествие Остапа Бендера с компанией по Центральной России. Знаменитый режиссер Михаил Швейцер пробил разрешение снимать обожаемый народом, но в те годы полузапрещенный роман Ильфа и Петрова «Золотой теленок». Дело было летом 67-го года, а на экране нам надо было изобразить тридцатые или даже двадцатые годы. Никаких проблем — в этих местах Владимирской области, казалось, ничего не изменилось с XIX века. Обветшало только. Церкви без крестов, облупившийся, ничем не торгующий гостиный двор, покосившиеся домишки, дырявые заборы, пыль, а после дождя непроходимые лужи.
Город назывался Юрьев-Польский. Город старинный и красиво расположенный, но забытый Богом, начальством и коммунальными службами. Гостиница была ужасна. Швейцер и Соня Милькина, его жена и сорежиссер, вместе со штабом съемочной группы вынуждены были поселиться в этом отеле с «удобствами» на другом этаже. А нас — артистов — распределили на постой в частные домики на соседних улицах. Жить нам предстояло в Юрьеве-Польском месяца полтора-два.
Я абонировал апартамент из одной маленькой комнаты в деревянном домике. Хозяина звали Кузьмич, и был он сильно пожилым и сильно бедным человеком.
Небольшое отступление на тему бедности. Бедными были мы все. Не одинаково — чуть по-разному, — но все мои знакомые (актеры, режиссеры, художники, врачи...), все были бедные. Это нас абсолютно не беспокоило. Беспокоило отсутствие денег на текущий момент. А если такие деньги были, то всё в порядке. Я думаю, наш «Золотой теленок» получился такой хорошей картиной — а это фильм очень хороший, жизнь подтвердила, — что снимался он с точки зрения бедных людей, которые не ощущали своей бедности. Замечаю, что нынешних поклонников романа интересует, как человек из ничего сделал миллион. А нам было интересно, как человек решил сделать миллион, не имея ничего. Вроде бы то же, но акценты разные.
Итак, мы были бедными людьми. Хотите личный пример? Пожалуйста. К съемкам «Золотого теленка» я уже достиг достаточной известности, а потому высшей ставки — 40 рублей за съемочный день, плюс еще надбавки. И этих съемочных дней у меня было 100. Снимали картину два года. Вот я и получил за роль Бендера 4000 рублей. Об автомобиле и мечтать было нечего. И параллельно был я ведущим артистом выдающегося театра. И все равно — купить себе машину я не мог. Как же я умудрился через шесть лет все-таки заполучить в собственность «жигули» ВАЗ 2101 — это отдельный рассказ, и к моим ролям в кино отношения не имеет.
Но вернемся в Юрьев-Польский лета 67-го года. В этом городке мы выглядели и сами себе казались богатыми на фоне совсем уже бедной окружающей нас жизни. С Лёней Куравлёвым, игравшим Шуру Балаганова, забрели мы как-то в местный краеведческий музей. В нескольких комнатах печально ютились немногочисленные экспонаты. Под надписью «Звери нашего края» стояла сильно тронутая молью троица — волк, лиса и заяц. Чучела скорбно глядели на нас пуговичными глазами. Худенькая гостеприимная хранительница привела нас в комнату живописи. Потемневший портрет висел на почетном месте. Прочли подпись:
Неизвестный художник
Портрет неизвестного
XIX век (??)
Посмеялись. Хотелось плакать.
Хозяин Кузьмич был беднее меня. Я чувствовал себя барином и, как барин, раза три в неделю покупал «маленькую» водки и приличные пирожки с капустой в колхозной столовой деревни Сима. Приглашал Кузьмича вечерком вы- пить-закусить. Вечеряли. Квакали лягушки. Кузьмич рассказывал.
«Жизнь сейчас, вообще, нормальная. Жить можно. Но люди... ох, если тебе, Юрьич, порассказать, чего тут бывало... Это страшное дело... Вот, Василий Егорыч, который, бывает, заходит, видал его, это он меня спас. Если бы не он, меня бы уж, наверно, двадцать пять лет как убили бы... Знаешь, война началась, мобилизация, там, сынов взяли, жены сестры мужа, ну, ясно... А я по возрасту и по зрению не гожусь. Ага. Ну, немец прет. Ага. Райком всех партийных собирает, так? А мы с Василием Егорычем оба партийные. Говорят, надо ополчение создавать из добровольцев. Сидим в детской школе, за партами. Говорят — пишите заявления на добровольцев, надо всем беспартийным пример подать. Ну, один говорит — у меня детей четверо, жена совсем больная и сам я по туберкулезу не подхожу, по легким, как я пойду, а они как? Ну, тут многие загудели. Да я тоже — дом на мне, братьёв забрали, отец старый обезножел, только сидеть может, куда я уйду? Вот... А секретарь говорит — запираю вас в классе на один час. Через час приду собирать заявления. Смотрите. Листочки нам роздали, ручки с перьями и заперли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
