компактного блока промежуточных государств, которые в послевоенное время должны были противостоять гегемониальным амбициям как Австрии, так и Пруссии. Исчезновение церковных государств также означало, что миллионы немецких католиков теперь жили как диаспоральные общины в протестантских государствах, что имело далеко идущие последствия для политической и религиозной жизни современной Германии. На руинах имперского прошлого формировалось немецкое будущее.
ОТ НЕЙТРАЛИТЕТА К ПОРАЖЕНИЮ
14 октября 1806 года 26-летний лейтенант Иоганн фон Борке был направлен с 22-тысячным армейским корпусом под командованием генерала Эрнста Вильгельма Фридриха фон Рюхеля на запад от города Йены. Было еще темно, когда пришло известие о том, что войска Наполеона вступили в бой с главной прусской армией на плато недалеко от города. С востока уже слышался шум пушечной пальбы. Люди замерзли и окоченели после ночи, проведенной на сырой земле, но боевой дух поднялся, когда восходящее солнце разогнало туман и начало согревать плечи и конечности. Трудности и голод были забыты", - вспоминал Борке. Песня Шиллера о всадниках зазвучала в тысячах горл". К десяти часам Борке и его люди наконец двинулись к Йене. Когда они шли на восток по шоссе, то видели множество раненых, возвращавшихся с поля боя. Все носило отпечаток распада и дикого бегства". Однако около полудня к колонне галопом подъехал адъютант с запиской от принца Гогенлоэ, командующего главной прусской армией, сражавшейся с французами под Йеной: "Спешите, генерал Рюхель, разделить со мной полуодержанную победу; я бью французов на всех направлениях". Было приказано передать это сообщение по колонне, и в рядах раздалось громкое ликование.
На подходе к полю боя корпус прошел через маленькую деревню Капеллендорф; улицы, запруженные пушками, повозками, ранеными и мертвыми лошадьми, замедлили продвижение. Выйдя из деревни, корпус подошел к линии невысоких холмов, где бойцы впервые увидели поле боя. К их ужасу, только "слабые линии и остатки" корпуса Гогенлоэ еще могли сопротивляться французской атаке. Продвинувшись вперед, чтобы подготовиться к атаке, люди Борке попали под град шаров, выпущенных французскими стрелками, которые были так хорошо расположены и так искусно спрятаны, что казалось, выстрелы летят из ниоткуда. "Такой обстрел, - вспоминал позднее Борке, - не видя противника, произвел ужасное впечатление на наших солдат, поскольку они не привыкли к такому стилю боя, потеряли веру в свое оружие и сразу почувствовали превосходство противника".
Командиры и войска, взволнованные ожесточенностью огня, стремились к решению проблемы. Была предпринята атака на французские части, сосредоточенные у деревни Вирзенхайлиген. Но по мере продвижения пруссаков артиллерийский и ружейный огонь противника неуклонно усиливался. Против этого у корпуса было всего несколько полковых пушек, которые вскоре вышли из строя и были вынуждены быть брошенными. По всей линии прозвучал приказ "Левое плечо вперед!", и наступающие прусские колонны отклонились вправо, изменив угол атаки. При этом батальоны слева начали отдаляться друг от друга, а французы, подгоняя все новые и новые пушки, пробивали все большие и большие бреши в наступающих колоннах. Борке и его сослуживцы галопом носились туда-сюда, пытаясь восстановить прорванные линии. Но они мало что могли сделать для устранения замешательства на левом фланге, поскольку командир, майор фон Паннвиц, был ранен и больше не сидел на лошади, а адъютант, лейтенант фон Ягов, был убит. Следующим пал командир полка полковник фон Вальтер, за ним последовал сам генерал Рюхель и несколько штабных офицеров.
Не дожидаясь приказа, бойцы корпуса Борке начали открывать беспорядочный огонь в сторону французов. Некоторые, израсходовав боеприпасы, бежали с примкнутыми штыками на вражеские позиции, но были зарублены картечью или "дружественным огнем". Ужас и хаос усилились с прибытием французской кавалерии, которая вклинилась в наступающую массу пруссаков, рубя саблями каждую голову или руку, оказавшуюся в пределах досягаемости. Борке оказался неудержимо втянут в массы, бегущие с поля боя на запад по дороге на Веймар. "Я ничего не спас, - писал Борке, - кроме своей никчемной жизни. Мои душевные муки были чрезвычайно сильны; физически я находился в состоянии полного истощения, и меня тащили за собой тысячи людей в самом ужасном хаосе...19
Битва под Йеной закончилась. Пруссаки потерпели поражение от более умело управляемых войск примерно той же численности (53 000 пруссаков и 54 000 французов). Еще хуже были новости из Ауэрштедта, расположенного в нескольких километрах к северу, где в тот же день прусская армия численностью около 50 000 человек под командованием герцога Брауншвейгского была разбита вдвое меньшей французской армией под командованием маршала Даву. В течение следующих двух недель французы разбили меньшие прусские силы под Галле и заняли города Хальберштадт и Берлин. Затем последовали новые победы и капитуляции. Прусская армия была не просто разбита, она была разорена. По словам одного из офицеров, находившихся под Йеной: "Тщательно собранная и, казалось бы, незыблемая военная структура была внезапно разрушена до основания".20 Это была именно та катастрофа, которую должен был предотвратить прусский пакт о нейтралитете 1795 года. Как это произошло? Почему пруссаки отказались от относительной безопасности пакта о нейтралитете, чтобы начать войну против французского императора, находящегося в расцвете своих сил?
После 1797 года, когда на престол вступил Фридрих Вильгельм III, человек нерешительный и осторожный, нейтралитет, принятый его предшественником в качестве меры, превратился в своего рода систему, в том смысле, что пруссаки придерживались его, даже когда на них оказывалось сильное давление - как в 1799 году, во время подготовки второй коалиции против Франции, - чтобы присоединиться к одной из воюющих сторон. В какой-то степени это отражало предпочтения монарха. В отличие от своего отца, Фридрих Вильгельм III не был заинтересован в погоне за славой: "Все знают, - сказал он своему дяде в октябре 1798 года, - что я ненавижу войну и что я не знаю ничего более великого на земле , чем сохранение мира и спокойствия как единственного строя, пригодного для счастья рода человеческого...21 Но политика нейтралитета возобладала еще и потому, что в ее поддержку можно было привести так много веских аргументов. Как довольно казуистично заметил сам король, сохранение нейтралитета оставляло возможность войны в будущем и, таким образом, было наиболее гибким вариантом. Его жена, Луиза Мекленбург-Стрелицкая, влиятельная фигура с многочисленными связями среди высших министров, предупреждала, что война на стороне коалиционных держав приведет к зависимости от России. Эта линия аргументации основывалась на правильном понимании того, что Пруссия оставалась, со значительным отрывом, наименьшей из великих держав. Поэтому у нее не было средств, чтобы обеспечить удовлетворение своих интересов за счет партнерства с одной из воюющих сторон. Кроме того, государственная казна все еще была в глубоком дефиците; без нейтралитета было бы невозможно поправить финансы королевства, готовясь
