— Да, это я, Викентий Петрович, — Кольцов мог сосчитать по пальцам случаи, когда он называл своего родственника по имени-отчеству. Все его обращения к нему были, как бы безадресными. Все равно, что не смотреть собеседнику в глаза. Можно расценивать это, как угодно. Вплоть до почтительной боязни.
— Что хотел, мил человек, зятек дорогой? Случилось чего иль, просто, соскучился?
Полковник почувствовал в голосе Кеши издевку, и это его, внутренне, взбесило. Но он постарался не выдать своего состояния голосом. Ровно, почти без запинки, несмотря на тяжелый от бренди язык, проговорил:
— Есть разговор. Надо бы встретиться.
— Так приезжай. Уж кого-кого, а тебя всегда рад видеть, — в этот раз, в голосе Викентия Петровича Бурова, ледяной струей просквозил сарказм, что, с раздражением уловил Кольцов, но, снова, не отреагировал.
— Нет, Викентий Петрович. Нога разболелась. Еле двигаюсь. А дело срочное. Лучше, уж Вы ко мне. Я пришлю машину.
— Хорошо, — почему-то без долгих раздумий, как обычно, согласился тесть, — Скоро буду. Только не суетись насчет машины. Ты мои принципы знаешь. Я — своим ходом, — и, как бы невзначай спросил: — А жена-то где?
— За городом. На даче. Свежим воздухом дышит.
— И то — ладно. Жди.
В трубке запикали короткие гудки. Кольцов задумчиво посмотрел на телефон и отключил его. Прошел к себе в кабинет и резко открыл верхний ящик рабочего стола. Громыхнув по фанерному дну, из его глубины скользнул матово черный именной парабеллум. «Хочешь мира — готовься к войне», — полковник усмехнулся про себя и передернул затвор пистолета. С характерным металлическим щелчком, маленький носитель смерти вошел в патронник. Кольцов поставил оружие на предохранитель и аккуратно положил его обратно в ящик. Уселся в мягкое вращающееся кожаное кресло и стал терпеливо ждать…
…Викентий Петрович, аккуратно положил трубку на рычаги своего ретро аппарата начала ХХ века. «Так-так, Колюня. Видно пришла пора расставить точки над i. Интересно, каким способом ты решил меня убрать? Учитывая твою ограниченную фантазию, готов поручиться, что будешь тупо стрелять. Глупый. Глупый зятек. Ты и представить не можешь, насколько ты просчитался. Да и куда тебе просчитывать, с твоим-то скудным умишком. Зато паскудства в тебе — на десятерых хватит. Дочку, правда, жаль. Хотя, с другой стороны — достаточно молодая, перспективная вдова… Погорюет месячишко, свыкнется. А я для нее, более выгодную партию подберу. Чай, не уродка выросла…». Размышляя таким образом, Викентий Петрович оделся, запер квартиру и, уже известным путем, по крышам, выбрался на улицу. Немого попетляв, поездив по городу на общественном транспорте и убедившись в отсутствии «хвоста», он подошел к парадным дверям дома, где жил Кольцов. В широком холле подъезда, вместо обычной старушки-консьержки, за стеклянной ширмой сидел здоровенный детина в ладно покроенном темном костюме, правая сторона которого была слегка оттопырена. Он хорошо знал Бурова, поэтому, поздоровавшись, сразу спросил:
— Вы к Николаю Трофимовичу?
Кеша кивнул.
Охранник сделал пометку в своем журнале и почтительно указал Бурову на лифт:
— Прошу Вас.
— Благодарю, я пешком. Привычка, знаете ли, — Викентий Петрович направился к лестнице.
Поднявшись на нужный этаж, не испытывая ни одышки, ни учащенного сердцебиения, он позвонил в квартиру Кольцова. За широкой, бронированной дверью, некоторое время было тихо. Кеша, даже, подумал: не уснул ли, в ожидании, родственничек? Нет. Вскоре защелкали замки, и массивная створка, мягко, без шума отворилась. Полубезумные, налитые кровью глаза полковника, с отложенным в мешках под ними алкогольным осадком, уставились на старика.
— Ну, здравствуй, Колюня. Ты позвал — я пришел. Может, пригласишь в квартиру? Негоже старого человека на лестнице держать.
Буркнув что-то нечленораздельное, Кольцов мотнул головой, что, видимо, означало: «добро пожаловать», повернулся и направился вглубь коридора. Кеша тщательно пошаркал ботинками по половому коврику и вошел внутрь, заперев за собой двери. Посмотрел в сгорбленную широкую спину полковника, направлявшегося в свой кабинет. Хмыкнул про себя: «Радушный прием. Ничего не скажешь», но вслух крикнул:
— Чайком-то угостишь, зятек дорогой?
Кольцов, не оборачиваясь, махнул рукой, как бы приглашая за собой. Буров пожал плечами и направился следом.
Полковник сидел в своем кресле и хмуро смотрел на своего тестя. Ящик его письменного стола был слегка приоткрыт. Викентий Петрович сразу обратил на это внимание.
— Коленька, — начал он с притворной учтивостью, — только не стреляй сразу. Давай, сначала, поговорим. Ты же хочешь знать всю правду? Не так ли? Потом решишь, как быть. Пять минут отсрочки приговора — ничего не решают. Уж я-то знаю.
— С чего Вы решили, что я буду стрелять? — с таким же хмурым выражением лица пробубнил Кольцов.
— А как же, Колюня! — усаживаясь в кресло напротив, развел руки Кеша, — Ведь во всех своих бедах, ты считаешь меня первоочередным виновником. Но ведь это не так. Я всегда желал тебе добра, поскольку ты женат на моей дочери. Будет все хорошо у тебя, она, тоже, будет счастлива.
— И как же так получилось, что Ваши альтруистические намерения, обернулись крахом, полнейшим фиаско для моей карьеры и для меня лично. Я же поставил на карту, буквально, все! Причем, гарантией выигрыша были только Ваши заверения в успешном исходе дела. И я в них поверил. А Вы, как оказалось, вели свою партию за моей спиной.
— Да, ты Колюня не дурак…, — как бы, про себя проговорил Кеша и уже громче добавил, — Давай-ка выпьем твоего заграничного пойла. Может, я расслаблюсь и раскрою тебе свою душу.
Кольцов метнул подозрительный взгляд на Бурова, но тот беззаботно разглядывал картины на стенах кабинета и, казалось, не проявлял никакого интереса к приоткрытому ящику стола и, видимо, своей судьбе.
Прикрыв ящик и, не упуская из вида своего тестя, полковник подошел к бару и взял из него початую бутылку текилы и два широких стакана. Нарезанный на тарелку лимон лежал здесь же, во встроенной в бар холодильной камере. Все это он выставил на стол и уселся в ожидании продолжения разговора.
Викентий Петрович взял бутылку и с интересом рассмотрел ее.
— Умеют же делать, капиталисты клятые. Обертка — что надо. Яркая, красивая. Не захочешь — возьмешь. Попробуем содержимое. Хотя, супротив нашего первача ни одна их горючка не потянет.
Буров придвинул к себе оба стакана и разлил в них коричневую жидкость. Подавая один Кольцову, слегка зацепил край сосуда длинным ногтем на мизинце и едва не разлил содержимое.
