Вечером он пришел к железнодорожнику и, взяв с собой Жардецкого и Терновского, вернулся к казарме. Павел объяснил, где находятся посты; Жардецкий с Терновским без шума шмыгнули в отверстие в заборе и исчезли в темноте. Через час они возвратились.
— Все разбросали, — устало доложил Юлиан.
— Порядок, — удовлетворенно проговорил Павел.
Утром раньше всех встал Павел, ему хотелось поскорее узнать, как отнеслись мобилизованные к листовкам.
— Лучше бы тебе сегодня не ходить, — посоветовал Жардецкий.
— Обязательно надо, — возразил Павел и, вытянув ногу, заковылял к двери.
Часовой пропустил его, и Павел прошел в мастерскую. Столяр внимательно осмотрел двор, но воззваний нигде не было.
В обед в мастерскую зашел вчерашний усатый новобранец. Он боязливо осмотрелся, прислушался и торопливо достал из ботинка воззвание.
— Смотрите, что здесь пишут, — прошептал он и протянул листовку Павлу.
Рулинский внимательно прочитал, задумался и, как бы про себя, сказал:
— А может быть, здесь и правда… Партизаны, как ни говори, свои люди. Плохого вам не желают.
— Вот, если б так было, — скороговоркой сказал новобранец, — все сбросили бы это… — Он с отвращением подергал обмундирование.
— И бросайте, — вмешался столяр.
Усач молча стоял, низко опустив голову.
— Где ты взял эту листовку? — спросил Павел.
— Утром, во дворе… Снегом были присыпаны. Все бросились собирать, да офицер заметил. Нас выстроили и обыскали, но не все листовки нашли… Теперь наши мобилизованные читают.
— И что же они думают об этом?
— Не знают, с чего начать. Вот если бы кто посоветовал… — осторожно проговорил усатый новобранец.
— Дело рискованное, но если ты не болтун, я попробую узнать, что вам необходимо делать, — тихо сказал Рулинский. — А ты пока постарайся, чтобы мобилизованные поняли: идти за гитлеровцами — для них позорная гибель.
Вечером партизаны вместе с железнодорожником обсудили дальнейшие действия. Хозяин пообещал установить связь с находящейся рядом со Столбцами партизанской бригадой.
На следующий день он свое обещание выполнил. Оказалось, партизаны этой бригады тоже ведут работу среди солдат.
Вместе с тем Рулинский не прекращал связи с пожилым новобранцем. Дня через два этот усач сообщил Рулинскому, что несколько мобилизованных хотят поговорить с ним от лица батальона.
Ночью Рулинский встретился с ними на окраине Столбцов. Мобилизованные боялись кары за то, что дали вовлечь себя в националистические воинские части, Рулинский заверил, что партизаны примут их как своих обманутых братьев.
Спустя неделю семьсот пятьдесят солдат организованно перешли на сторону партизан, остальные разбежались. Осталось около ста восьмидесяти человек, преимущественно кулаков, фашистских пособников и других преступных, антисоветских элементов.
Терновский, Жардецкий и Рулинский благополучно возвратились в лагерь.
Лещеня поблагодарил их перед строем за успешное выполнение задания горкома партии.
В тот же день Павел Рулинский опять пришел ко мне.
— Дайте мне маломагнитку, я пойду обратно в Столбцы.
— Что ты придумал? — спросил Родин.
— Мой знакомый железнодорожник работает в паровозном депо, и мы решили взорвать поворотный круг. Дядя Юзеф сам заложит мину.
— Иди, — согласился я и приказал выдать Рулинскому три маломагнитки и пять килограммов тола.
Вернулся Павел Рулинский из Столбцов веселым.
— В депо паровозы больше не будут разворачиваться: дядя Юзеф свое задание выполнил, — доложил он.
В городской комитет партии стали поступать радостные известия. Объявленная националистами мобилизация полностью провалилась. В Минске на призывные пункты собралось не более ста человек. В Барановичской области к партизанам перешло три тысячи мобилизованных.
Приближалась весна 1944 года. Повеяло теплом. Солнечные лучи плавили снег и обнажали черные крыши землянок; с раскидистых елей то и дело падали тяжелые подтаявшие глыбы.
В последних числах марта к нам в отряд из Москвы прибыли сорок автоматчиков спецотряда НКВД СССР под руководством старшего лейтенанта Дмитрия Кузнецова. Они перешли линию фронта в районе Бобруйска, через разрыв в боевых порядках врага.
Кузнецов поддерживал прямую связь со штабом генерала Рокоссовского и выполнял его приказы. Эта группа стала действовать, оставаясь при нашем отряде.
В начале апреля, согласно приказу руководства, группу в двадцать пять партизан во главе с политруком Николаевым я отправил в район озера Нарочь, а потом в Белостокскую область, в распоряжение майора «Серго» — подполковника Сергея Ивановича Волокитина.
Весь апрель в партизанских районах гитлеровцы силами местных гарнизонов вели разведку боем, но, получив отпор, стали ограничиваться лишь бомбежкой.
В день Первого мая после торжественного собрания Родин перед строем зачитал первомайский приказ и приказ командования отряда.
В честь исторических побед Красной Армии, в честь нашей Родины, в честь боевой Коммунистической партии — организатора и руководителя наших великих побед я приказал произвести салют тремя ружейными залпами.
Конные разведчики донесли, что гарнизон в Белой Луже получил подкрепление и, по-видимому, что-то готовит. Вскоре прибыли артиллеристы с тремя пушками.
Мы выслали несколько разведывательных групп в район Буда-Гресская и в район деревни Шищицы узнать, что делается в гарнизонах противника. Возвратившись, они сообщили, что оккупанты готовятся к выступлению. Оставались неясными только направления их выступлений.
Теперь днем и ночью возле вражеских гарнизонов лазили наши разведчики.
Партизанами бригады имени Суворова были получены новые данные: гарнизоны Греска и Слуцка тоже готовятся к карательным действиям против партизан и населения.
На взмыленной лошади прискакала Валя и сообщила, что в сторону лагеря двинулись крупные силы противника. Спустя час разведчики с направления Буда-Гресская и Шищицы доложили о продвижении противника.
Было ясно, немцы решили произвести нападение одновременно всеми окружавшими партизанскую зону гарнизонами.
Преградить оккупантам дорогу мы выслали все три роты, а группу Кузнецова оставили для обороны лагеря. И вот в трех местах в лесу Княжий Ключ завязались бои. Потеряв около трех десятков убитыми, противник отступил.
В этих боях погибли наши бойцы Всеволод Николаевич Туркин, Аркадий Давыдович Гринько (оба посмертно награждены орденами Отечественной войны 2-й степени).
Я получил радиограмму. Командование приказывало срочно направить в Москву комиссара Родина и начальника штаба Лунькова.
Я присел на пень, написал сообщение на Большую землю, что противник начал против нас боевые действия. Затем показал полученную радиограмму Лунькову и Родину.
— Уйти теперь, когда гитлеровцы начинают карательную экспедицию? — удивленно пожал плечами Луньков.
— Это приказ руководства, нужно выполнять. Сами видите, написано «срочно».
До партизанского аэродрома далеко. Нужно было перейти шоссе, железную дорогу, обойти много вражеских гарнизонов, и я выделил для сопровождения Лунькова и Родина группу автоматчиков, проводником назначил Юлиана Жардецкого.
Рассвело. Товарищи собрались в дорогу. За лагерем мы простились. Комиссар и начальник штаба, обнимая остающихся, повторяли:
— Встретимся после победы!.. После близкой победы!..
У поворота дороги товарищи сняли фуражки и еще раз помахали нам.
Мы возвращались в глубокой задумчивости, хотя задумываться было некогда. Через несколько дней комиссар и начальник штаба будут в столице. Какая теперь Москва? Должно быть, в скверах уже зеленеет трава, цветут тюльпаны… Родин и Луньков пойдут по улицам столицы, передадут от нас приветы знакомым, письма родным. В Кремле они расскажут о нашем отряде, о борьбе белорусского народа с подлыми захватчиками…
Возвратившись в лагерь, я в первую очередь выслушал Меньшикова. Получив крепкий отпор, оккупанты отошли в свои гарнизоны. В Шищицы и Буду-Гресскую к фашистам прибыло подкрепление.
— Как аэродром в Марьиной Горке? — спросил я.
— Данных нет, — сказал Меньшиков.
— Надо срочно добыть. Поищи партизана, местного уроженца, и пошли к аэродрому, — приказал я ему.
Через полчаса Меньшиков привел молодого, высокого, здорового парня с ясными голубыми глазами.
— Филипп Слабинский, — представился тот.
— Марьину Горку хорошо знаете? — спросил я.
— Неподалеку оттуда родом, — кивнул Филипп.
Мы с Меньшиковым объяснили Слабинскому его задачу, дали для прикрытия пятерых автоматчиков, и Слабинский ушел.
Из Минска пришел Мурашко.
