Кроме французских наград Мюрат имел высшие степени иностранных орденов: Железной короны (Италия), Черного орла (Пруссия), Рутовой короны (Саксония), Св. Иосифа (Вюрцбург) и русский орден Андрея Первозванного, которым он был награжден во время заключения Тильзитского мира (1807).
Франция увековечила память своего знаменитого маршала, переименовав его родной город в Лабастид-Мюра. Такой чести из всех наполеоновских маршалов, кроме него, удостоился лишь Сульт. Именем Мюрата также назван один из бульваров, окружающих французскую столицу и носящих имена наполеоновских маршалов — героев великой эпохи Первой империи. Кроме того, величественный памятник прославленному кавалеристу установлен на могиле одной из его дочерей — Летиции, скончавшейся в 1859 году.
* * *
Мюрат вошел в историю как один из самых знаменитых наполеоновских маршалов. Он участвовал в большинстве кампаний, проведенных Наполеоном, и, возглавляя французскую кавалерию, снискал громкую боевую славу и большую популярность во Франции. Мюрат был не только лучшим кавалеристом наполеоновской армии, но, пожалуй, и самым блестящим из ее военачальников.
Он был вообще человек примечательный. Трудно представить такое абсолютное отсутствие культуры ума в сочетании с такими удивительными качествами души. Он был как ребенок: бесконечно добрый, готовый отдать последнее, никогда не помнивший обиды, хотя и быстрый на вспышку гнева. Веселая гасконская храбрость, не знавшая, что такое страх, не останавливающаяся ни перед чем, дополнялась неукротимой гасконской страстью к рисовке и хвастовству.
Он отлично знал, что красив, и успехи у женщин говорили ему об этом достаточно ясно. Но чтобы выглядеть еще красивее, он придумывал себе кричащие театральные костюмы, над которыми потешалась вся армия. Его непомерное честолюбие объяснялось истинно гасконским тщеславием, взращенным неизменными успехами во всем и везде. Королевский титул доставлял ему огромное удовольствие. Так как об этом титуле в армии часто забывали, а подчас и умышленно игнорировали, как это делал, например, маршал Даву, то всякий, кто говорил Мюрату «Ваше величество», становился его другом.
Больше всего на свете Мюрат не любил думать. Когда Наполеон ставил его во главе многих тысяч всадников и приказывал прорвать фронт неприятельской армии, он только обнажал саблю и зычным голосом подавал команду «Вперед!», а затем несся, сломя голову, рубил и топтал все, что стояло на пути. Мюрат был уверен в себе и знал, что если он командует «Вперед!», то отставших не будет. Отчаянный гасконец был твердо убежден, что во всех обстоятельствах жизни не только можно, но и нужно, не раздумывая, бросаться только вперед. Но при этом часто, особенно на завершающем этапе своего боевого пути, он забывал, что за его спиной не всегда стоят тысячи храбрых кавалеристов.
Бурная стремительность не являлась единственным достоинством Мюрата на войне. Так, в сложной обстановке он обычно никогда не терялся, но для самостоятельного командования все же был человеком чересчур рискованным.
В нем было много элементарной природной хитрости, он мог поймать противника в ловушку, как это было с князем Ауэрспергом на Таборском мосту в 1805 году. Но в то же время никого нельзя было поддеть на военную хитрость легче, чем Мюрата. Так, в том же 1805 году он позволил обмануть себя М. И. Кутузову, что позволило последнему спасти свою армию, над которой нависла угроза окружения. То же самое произошло и в октябре 1812 года при Тарутино, когда Кутузов вновь перехитрил его. И подобных примеров было достаточно. Только могучая рука Наполеона, которому нужен был Мюрат с его несравненным умением кричать «Вперед!» и увлекать за собой в атаки большие массы кавалерии, с его причудливыми костюмами и пышными плюмажами из страусиных перьев, с его знаменитым хлыстом, делавшим чудеса в атаке, могла поддерживать этого безумно храброго и вместе с тем беспомощного человека на той высоте, на которую он сам же его и вознес.
Вот какую яркую и исчерпывающе полную характеристику своему сподвижнику дал Наполеон, уже находясь на острове Св. Елены: «Он обязан был мне всем, чем был впоследствии. Он любил, могу даже сказать, обожал меня. В моем присутствии он благоговел и всегда был готов пасть к моим ногам. Мне не следовало бы удалять его от себя: без меня он ничего не значил, а, находясь при мне, был моей правой рукой. Стоило мне только приказать, и Мюрат в миг опрокидывал 4 или 5 тысяч человек… Но предоставленный самому себе, он терял всю энергию и рассудительность. Не понимаю, как такой храбрец мог иногда трусить. Мюрат был храбрым только в виду неприятеля, и тогда он мог превосходить храбростью всех на свете… В поле он был настоящим рыцарем, а в кабинете — хвастуном без ума и решительности». Там же, на острове Св. Елены, но в разное время, Наполеон внес еще ряд дополнений в нарисованный им портрет Мюрата. Вот одно из них: «Я никогда не видел человека храбрее, решительнее и блистательнее его во время кавалерийской атаки».
Как и все наполеоновские маршалы, Мюрат был храбрым и мужественным воином, выдающимся боевым генералом, затем маршалом Империи, долгие годы отважно сражавшимся с многочисленными врагами Франции сначала под революционными знаменами, а затем — под императорскими орлами. Как и большинство маршалов Первой империи, Мюрат обладал ярким военным талантом, но его военные дарования не выходили за рамки тактического масштаба, отдельно взятого боя или сражения, когда требовалось решение какой-то конкретной, частной боевой задачи. Тут Мюрат — как боец первой линии— был незаменим. Любое боевое столкновение было для него родной стихией. Выдающаяся отвага и поразительное тактическое чутье во время боевых действий компенсировали ему многие другие недостатки. Но, будучи блистательным тактиком, он не обладал талантом полководца, показал себя крайне слабым стратегом. Со всей очевидностью доблестный гасконец подтвердил это и в Испании (1808), и в России, и в Восточной Пруссии, и в Польше (конец 1812 года — начало 1813 года), когда Наполеон попытался использовать его в роли главнокомандующего, не говоря уже о его бесславной кампании 1815 года в Италии.
Во всех войнах, в которых Мюрату довелось участвовать, он отличился прежде всего как способный бригадный, затем дивизионный генерал; в годы Империи прославился как командующий резервной кавалерией Наполеона, четко и неукоснительно исполнявший приказы и распоряжения своего главнокомандующего на поле боя. Именно в этом качестве он и проявил себя как крупный военачальник. Блестящий кавалерист, всегда устремленный вперед, бесстрашный и находчивый в бою, предприимчивый и отважный — это был своего рода самородок, «дитя природы», всем обязанный своей неукротимой энергии и легендарной храбрости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
