«Надеюсь, Наоми-сан будет к ней добра», — Ёрико обхватила ладонями обнаженные плечи, подавив внезапную дрожь. Фухито написал ей, что попросил Такеши-сана взять на себя воспитание их дочери, и она была этому рада, хоть и испытывала жгучий стыд, когда так думала.
Ёрико радовалась тому, что не Хиаши-сама вырастит ее дочь, при всем глубоком уважении, которое она питала к нему как к главе клана Фудзивара. Хиаши-саму же, как человека, как отца и дедушку она уважала гораздо меньше.
Ей так о многом захотелось написать Наоми-сан!.. Но она знала, что любое оставленное послание будет вскрыто и прочитано, и потому сдерживалась.
Кто теперь расскажет дочери о клане, в котором выросла ее мать? О горном маленьком клане, где женщин воспитывали не украшением или придатком к мужчине. Где их учили владеть оружием и сражаться, где им позволялось выбирать, как жить, кого брать в мужья?..
Но все, что Ёрико знала и слышала о Наоми Минамото, вселяло в нее уверенность, что в голову ее дочери не вобьют мысль о слепом и немом подчинении и служении мужчине. Наоми-сан была сильной женщиной, и такой должна вырасти ее девочка.
Ёрико выбрала самую светлую юката и надела ее, не прибегая к помощи служанок. Для дзигай ей полагалось облачиться в белое — цвет траура — но у нее не оказалось подходящей одежды, что, конечно, являлось упущением с ее стороны. Ведь самурай всегда должен быть готов умереть — и сделать это достойно, в полагающейся обстановке и одеянии, при полном и неукоснительном соблюдении традиций.
По меньшей мере, специальное оружие для исполнения дзигай у нее было — кинжал кайкэн, подаренный Фухито на свадьбу.
«Дослушаю песню
Кукушки
В мире теней»,*
— рядом с обрывком письма мужа она положила бумагу с выведенным дзисэй и опустилась на колени на футон.
Ёрико шелковой лентой перевязала лодыжки, чтобы сохранить достойный вид после смерти, и стиснула в ладони кайкэн. Его рукоять показалось ей непривычно тяжелой. Как и подобало, в детстве ее обучили правильному исполнению дзигай. Отец даже дал прочитать ей несколько свитков с подробным описанием церемонии и того, как следовало расположить нож, с какой стороны начать разрез.
На словах все это никогда не представлялось Ёрико хоть сколько-нибудь сложным: возьми кинжал в правую руку, расположи его под углом и резким движением полосни по горлу — от левого уха до правого.
Быть может, потому ей все казалось таким легким, что маленькая Ёрико не допускала и мысли, что однажды дзигай предстоит совершить ей?..
Будучи ребенком, разве могла она вообразить, что придет день, когда она должна будет обелить свою честь? Умереть вслед за мужем, скончавшимся не от старости, а в расцвете сил, по собственному желанию, дабы восстановить свое запятнанное имя?
В попытке выровнять дыхание и замедлить учащенный стук сердца Ёрико обернулась к окну. Если прищуриться, можно было почти представить распустившиеся цветы сакуры на голых ветвях деревьев, что росли в их саду. В этом году она уже не полюбуется вместе с Фухито цветением вишни…
Ёрико задержала дыхание и решительно полоснула себя кинжалом по горлу.
Ее смерть наступила мгновенно, потому что лучше всего в своей жизни она умела убивать.
* Кукушка в японской поэзии традиционно связана с миром мертвых и печалью.
* Кайсяку — помощник при совершении обряда сэппуку. Кайсяку должен был в определённый момент отрубить голову совершающего самоубийство, чтобы предотвратить предсмертную агонию. В роли помощника обычно выступал товарищ по оружию, воин, равный по рангу, либо кто-то из подчинённых.
* Томоэ — имя для дочери Фухито — отсылка к Томоэ Годзэн (около 1157–1247) — средневековой японской воительнице, жившей во время настоящей войны Тайра и Минамото.
* Дзисэй — в момент крайней опасности или предчувствуя скорую смерть, когда гибель казалась неизбежной, самураи оставляли танка и хайкай — стихи, которые в Японии называют дзисэй — «стихи смерти». Признаком хорошего тона и проявлением истинно самурайского духа считалось написание дзисэй перед совершением сэппуку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
* Автором считается Ято Ёмосити Нориканэ (перед совершением сэппуку, к которому он был приговорен за участие в нападении сорока семи верных вассалов в 1703 году).
* Дзигай — самоубийство посредством перерезания горла исполнялось жёнами самураев.
* Автор, к сожалению, не известен.
__________________________________________________________
Наверное, одна из грустнейших и печальнейших глав, когда-либо мною написанных. Обряды — сэппуку и самоубийство жены вслед за смертью мужа — реальны, и я постаралась максимально приблизить описание к тем историческим источникам, которые я читала по этой теме.
Глава 41. Накануне
Такеши было шесть лет, когда он узнал значение слова «катакиути». Кровная месть. Отец тогда надолго уехал из поместья, и матушка рассказала ему, что в северных землях одного из кланов схватили отступников-Минамото, которые убили его, Такеши, деда несколько лет назад. И Кенджи отправился в столь дальний путь, чтобы казнить их своей рукой.
В следующий раз Такеши вспомнил про катакиути, когда сам убил брата.
Теперь же он смотрел на Нанаши и думал, что смог отомстить за отца гораздо раньше, чем тот смог отомстить за своего.
Придется ли его сыну однажды мстить за него? Такеши хотелось думать, что нет.
Он не испытывал ничего, когда убивал Нанаши. Ни злости, ни ненависти. В его груди при упоминании Тайра больше не полыхал огонь; лишь медленно тлели угли. Его глаза больше не застилала пелена ярости; он смотрел на Нанаши и не видел перед собой крови, как бывало раньше.
Он давно был полон — и кровью, и злостью. Полон и пресыщен, словно земля после дождя. Когда воды бывало слишком много, земля превращалась в трясину.
Такеши еще никогда не чувствовал такой усталости, как сейчас. Хотя он скорее откусил бы себе язык, чем признался бы в этом вслух. Быть может, Нарамаро догадывался о чем-то.
Тот время от времени одаривал Минамото странным и долгим взглядом, но ни о чем не спрашивал.
И он не удивился, когда Такеши рассказал ему, как намерен поступить с Тайра. Лишь посмотрел — понимающе — и кивнул. Даже если Татибана и представлял себе казнь Нанаши иным образом, он об этом не заговорил бы никогда.
Ведь Тайра был не просто пленником Такеши; он был его кровником, был его старой клятвой и давней, очень давней местью. Только Минамото имел право решать, как поступить с Нанаши, и никто не мог оспорить это право.
Сперва Такеши выжег на груди Нанаши клеймо — в память о своем, уже успевшем зарубцеваться. Затем — отрубил руку, а после — голову.
Тысячи казней можно было придумать для Тайра; на десятки недель растянуть его страдания, но Такеши предпочел покончить с ним быстро и вернуть ему лишь то, что Нанаши когда-то сотворил с ним.
Такеши отказал Тайра в последней милости и велел бросить обезглавленное тело на землю, оставив на растерзанье воронью. Ему не было нужды посылать его отрубленную голову Нобу в поместье или подвешивать тело недалеко от какой-нибудь деревни, принадлежащей Тайра.
Нобу и так знал, что Такеши идет. Не стоило и напоминать.
***
Через несколько дней после сэппуку Фухито запоздало наступила весна. Теплая и солнечная, будто улыбка любимой женщины, она растопила снег, без которого, казалось, было уже невозможно представить окружавшую их природу.
И впору было радоваться теплу, но растаявший снег превратился в серьезное препятствие на пути войска, существенно замедлив его продвижение. Самураи и лошади увязали в грязи; по дороге им пришлось бросить несколько повозок, застрявших столь глубоко, что было невозможно их вытащить. За день они преодолевали значительно меньшее расстояние, чем хотел бы Такеши, и гораздо быстрее уставали, поскольку каждый шаг требовал тройных усилий.
Такеши этого не предвидел и был глубоко уязвлен собственной непредусмотрительностью. Сильнее всего за ошибки он всегда спрашивал с себя, и потому в пути нередко вел с собой мысленные диалоги, где пенял и пенял на допущенный просчет.
