— Я бы с наслаждением, — самодовольно улыбнулся Малкольм, растягивая миг торжества, затем тяжело вздохнул и опустил пистолет обратно в карман. — Я бы с большим наслаждением, да только пуля мне пригодится для этой кобылы.
Злобно ухмыляясь, он пришпорил лошадь и припустил во весь опор. Эштон кинулся к своему жеребцу, в мгновенье взлетел на него и, подхватив болтающиеся поводья, помчался вдогонку. Это была настоящая гонка, а в этом деле Малкольм знал толк. Он умел выжать из лошади все возможное. Почти прижавшись к холке, он яростно нахлестывал бедное животное и уже злорадно ухмылялся про себя, представляя, как гнедая валяется в луже крови у ног Эштона. Так этому подлецу и надо. Он это заслужил.
Поглощенный своими кровожадными замыслами, Малкольм был неприятно поражен, услышав позади нарастающий цокот копыт. Сначала он решил было, что это всего лишь игра воображения, но, завидев быстро приближающего Эштона, едва не вскрикнул. С громкими проклятьями он принялся еще яростнее нахлестывать лошадь, так что в конце концов у нее проступила на боках кровь. И все равно Эштон на своем жеребце неумолимо приближался и в конце концов поравнялся с Малкольмом. Тот искоса бросил взгляд на него, и на какой-то момент ему показалось, что Эштон наслаждается гонкой, летит ради самого удовольствия лететь. Ему не нужен был хлыст, он рвался вперед потому, что был брошен вызов. Надо принять его и победить.
Услышав позади топот копыт, Ленора обернулась и увидела, как Эштон, подняв руку, указывает ей дорогу в сторону от дома.
— К палатке! Скорее! — закричал он. — И спрячь лошадь!
— Остановите ее! — не своим голосом крикнул Малкольм стражникам. — Остановите ее и лошадь тоже!
Ленора не могла понять, что происходит, но достаточно доверяла Эштону, чтобы без лишних вопросов повиноваться. Она пустила гнедую в галоп и увернулась от одного из людей Малкольма, который бросился наперерез, стараясь перехватить ее. Миновав этого, она заметила, что второй уже бежит к дорожке, чтобы подстраховать напарника. Но, увидев, что лошадь мчится прямо на него, он попятился назад. А когда лошадь приблизилась, глаза у него и вовсе расширились: он понял, что наездница вовсе не собирается сворачивать в сторону. Если он немедленно не уберется с дороги, то просто попадет под копыта.
Стражник резко отпрыгнул в сторону и покатился по газону, сдирая себе в кровь кожу. Хикори пританцовывал у палатки, жестами подгоняя Ленору, а она неслась во весь опор и, наконец, резко остановилась у самого входа. Хикори помог ей спешиться, и, взяв кобылу под уздцы, ввел ее внутрь. Ленора заколебалась было, следовать ли за ним, но тут как раз подскакал Эштон. Малкольм следовал за ним по пятам и, когда Эштон замедлил ход, резко наклонился и рывком стащил его с седла. Увидев, что оба покатились по земле, Ленора испуганно вскрикнула и подалась назад. Малкольм оказался наверху и, пользуясь преимуществом своего веса, придавил Эштона к земле. Одной рукой сдавил ему горло, а другой изо всех сил потянул за волосы и принялся душить.
— Малкольм, остановись! — закричала Ленора, стараясь оттянуть его от Эштона.
Малкольм яростно отшвырнул ее в сторону. Но этого оказалось достаточно, чтобы хватка ослабла, и Эштон мог освободить руку. Он нанес противнику мощный удар в челюсть, и тот откатился в сторону. Мгновенно вскочив, он бросился к Малкольму, который только еще поднимался на ноги, и двинул ему коленом в подбородок. Голова у Малкольма резко откинулась назад, но, не замечая боли, он снова бросился на Эштона и, не совсем еще придя в себя после полученного удара, обхватил его за пояс. Ничто бы не прозвучало для его ушей такой сладкой музыкой, как хруст ребер противника, и, не обращая внимания на сыплющиеся удары, он начал изо всех сил сжимать его. Чувствуя, что дышать становится все труднее, Эштон встряхнул головой и решил изменить тактику. Он нащупал глазные яблоки противника и надавил на них с такой силой, что Малкольм не мог вытерпеть боли.
Он закричал и дернулся назад, плотно прижав руки к лицу. Эштон ринулся за ним и стал наносить ему сильные удары ногой под ребра. Малкольм рухнул на землю. С трудом открыв глаза, он, как в тумане, увидел жену. Она с понурым видом стояла у входа в палатку, а рядом с нею Хикори, которому тоже было явно не по себе. За ними он разглядел силуэт лошади, которая и стала причиной всего происходящего. Чтобы это не повторилось, надо действовать, мелькнула мысль у Малкольма.
Забыв про боль в глазах, он принялся нашаривать пистолет, который выпал из кармана при первом нападении на Эштона. На песке что-то блеснуло, и Малкольм мгновенно вытянул руку и схватился за дуло. Он прицелился и уже нажал было на курок, как рядом мелькнула тень и на него обрушился еще один удар кованого башмака; удар пришелся как раз в руку, и пистолет отлетел в сторону. Пролетев по дуге, он стукнулся о землю и тут же раздался оглушительный выстрел. Почувствовав, как по руке что-то остро полоснуло, Малкольм закричал от боли и покатился по песку, зажимая рану свободной рукой.
— Меня ранили! — закричал он. — Эй, кто-нибудь, на помощь!
Эштон сделал шаг вперед, стал на колено и, рванув рукав куртки, а затем и рубашки Малкольма, добрался до места, откуда обильно текла кровь. Он быстро осмотрел рану. Рядом уже была Ленора. Она опустилась рядом с Эштоном.
— Только кожу задело, — небрежно бросил он. — Ничего страшного. Всего лишь царапина. Через день-другой поправится.
Малкольм побагровел и зажал платком руку, чтобы только не видеть раны. Бросив быстрый взгляд на Эштона, он сказал:
— Да если бы я даже умирал, он сказал бы, что ничего страшного.
— Я надеюсь, что когда-нибудь будет и посерьезнее, — колко заметил Эштон. Он встал на ноги и, поддерживая Ленору под локоть, помог подняться и ей. — Промой, перевяжи, а там пусть злобствует наедине с собою. Не думаю, что он снова попытается застрелить лошадь, если только, — Эштон со значением посмотрел на Малкольма, — ему не хочется иметь дело с шерифом.
Не обращая внимания на Ленору, которая хотела помочь ему, Малкольм с трудом поднялся на ноги и медленно побрел к дому.
Эштон подобрал отлетевший в сторону пистолет и улыбнулся. Какою мудростью руководствуется это оружие? Среди других оно безошибочно нашло этого дурака.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Роберт Сомертон вернулся домой с гостем, человеком примерно своего возраста и тоже большим любителем выпить, говорили, что Сэмюэл Эванс художник, и, действительно, рисовальщиком он был изрядным, пусть даже Леноре его рисунки не нравились. Он любил набрасывать что либо машинально за письменным столом в гостиной, где они частенько сиживали с Робертом. Там он с большой охотой разглагольствовал о своих многообразных приключениях. Ленора поразилась, до чего он любит хвастать, приукрашивать свои жизненные подвиги. При этом казалось, что чем ярче разгорается его фантазия, чем больше он расписывает свои доблести, тем быстрее бегает перо по бумаге. На ней возникали странные фигуры и длинные прерывистые линии, которые скорее напоминали какую-то удивительную словесную вязь, нежели ландшафт или человеческий профиль. По этой части у него явно мало что получалось, однако же почерк он менял, при желании, виртуозно. Восхищенная его умением Ленора смотрела, заглядывая ему через плечо, как он по-разному выводит собственное имя.
