Естественно, я стал наводить справки, и все подтвердилось! Давид Аронович оказался милейшим и приятнейшим человеком, который о своем происхождении знал, но говорить об этом очень не любил.
Сама же история, которую я разузнал, оказалась в своем роде даже романтической. Дело в том, что у вождя всех социально близких была любовница, и от нее в 1919 году у вождя родился живой детеныш. Спустя год любовница умерла от холеры, а малыша взяла к себе ее религиозная тетка. Религиозная — в смысле, ходившая в синагогу и пытавшаяся вести традиционный образ жизни. Эта женщина большевиков очень не одобряла, воспитывала маленького Арона разумно, добро и строго и всегда твердо знала: надо учиться.
Вырос маленький Арон (имя изменено) и стал известным географом. Давид Аронович пошел в науке по стопам отца и тоже сделался географом, доктором наук и профессором. Вполне приличный и более того — очень достойный, очень ученый человек. А в залысинах и «кагтавости», он, в конце концов, не виноват.
И получается: ребенка великого вождя придурков, подонков и других пролетариев всего мира спасла от полного вырождения религиозная тетка. Из чего в очередной раз приходится сделать вывод: до чего же прав Михаил Булгаков! Как мил дворняга Шарик, и какое чудовище получается из него, как только профессор Преображенский и Швондер проделывают свою отвратительную работу. И вообще: и патриархальные крестьяне, и философы — прекрасные люди! Тетка была патриархальной местечковой еврейкой — и вырастила философа. Столетием раньше вырастила бы, наверное, ученого в халате и с квадратной бородой, облик которого так раздражал Багрицкого. Все лучше, чем люмпен-национальность. Чем та «ничейная земля», на которой нас и караулит Сатана.
Итак, хорошо было жить евреям, состоявшимся в европейской стране, и как части слоя, европейского по своим вкусам и взглядам.
Это люди, которые перепрыгнули две пропасти. Одна из них — это пропасть, отделяющая людей патриархального общества от людей общества индустриального. За два-три поколения они сделали шаг от местечек к городам, от хозяйства с курами и козами к микроволновым печам, от мелкой торговли и средневекового ремесла к предпринимательству или работе по найму, от хедера к университету.
И вторая пропасть: от туземной культуры черного кафтана, пейсов и полосатого талеса — к одной из европейских культур.
Можно спорить: а не было бы лучше, возникни все-таки Идишленд, откройся в нем Бердичевский университет с преподаванием на идиш? Очень может быть, что и лучше. История жестоко поступила с народом ашкенази, не дав ему своего государства, не дав возможности создать современное индустриальное общество на своем языке и по нормам своей культуры. Говоря по правде, это довольно-таки печально.
Но отдельным людям возможность стать европейцами все-таки улыбнулась, и эти люди — еврейская часть русско-советской интеллигенции. Это те, кто не провалился ни в одну пропасть, ни в другую.
СЛОВО МАРСИАНИНА
Приятно, что автор готов оказать уважение сильным и самостоятельным людям. Присоединяюсь к этому уважению. Но только вот и слабых как-то хочется пожалеть… Не признать равными, не присоединиться к ним, не выказать уважение, а просто по-человечески и по-марсиански пожалеть. В конце концов, ломались люди под ударами такого изменения быта, такой ломки самих основ народного существования, какого не испытали и русские, — а этим сказано немало. Ну, действительно, сломались люди. Но ведь и причины были очень веские.
Глава 5
Те, кому было плохо
Не всех война стороной обошла.
Исторический факт
Чаще всего примеры еврейской русофобии ищут в творениях Бабеля. Я не сделался исключением — тем более, тексты Бабеля широко известны, к ним отправить читателя легче. Автор, которого я хочу сейчас показать читателю, почти неизвестен. В 1960-е годы он сделался автором нескольких литературоведческих книг, не очень читаемых уже тогда. Этого человека арестовали в 1944 году за роман «Черновик чувств», а потом добавили еще один срок за вещи, которые писал в лагере. Рукописи его лагерных творений якобы обнаружил в архивах бывшего КГБ некий Г. Файман.
Это особенно интересно, потому что получается, что человек написал нечто для себя, скорее всего, не рассчитывая на публикацию. Больше шансов на искренность.
«Темная, с красными пятнами держава лежала в яме земного шара. Дымные облака с багровыми брюхами клубились над громадным ее телом. По дну ямы, заросшему древними папоротниками и хвойными породами, топали коваными сапогами, и медный гул брел по чугунному чреву Земли. По краям ямы густо стояли стражи, и зарево пожара кровавило железо, зажатое в их когтистых руках. Облака дымного пара над державой пылали жадным пожаром. Это жгли в усобицах друг друга подданные державы, а в перерывах между усобицами горячим огнем жгли охотников глазеть завидущими глазами за края ямы и соблазняться чужим поганым грехом» [222, с. 136].
Такой увидел свою родину Аркадий Викторович Белинков, ученик Ильи Сельвинского и Виктора Шкловского, автор книг про Юрия Олешу и Юрия Тынянова. Автор не оставил никаких сомнений в том, что же это за яма-держава: «С Восхода обваливались в яму татары, топтали копытами диких кобыл хлеб и мутили воды медленных рек10.
С Заката обрушивались… поляки, разбрызгивались по могучим просторам, жгли и рубили местных подданных, смеясь и ругаясь, учили изящным танцам и ошеломляющему вину Запада и мерзли в ночи, в снегу, на ветру и морозе… Ухали пушками с севера норманны11» [222, с. 137].
«Шел по кровавой дороге на Восход царь державы, давя и удушая крамолу, и взял город на великой реке. По кровавой дороге на Закат шел другой царь, топча и травя измену, и поставил город на топком берегу, на склизлой земле, в мутном тумане…12
А иногда со свистом и гиканьем выскакивали (из ямы) государевы верноподданные, хлестая соседские спины нагайками, умыкая соседских самок и выковыривая когтями ухмыляющиеся хитрые камни из зраков вражьих икон» [222, с. 137].
Всякому, кто считает избыточно жестким определение Р. Шафаревича «русофобия», не вредно прочитать такие строки: «Окрест ямы торговали, строили и воевали, изящными танцами испещряли стены дворцов, сочиняли краски для красоты храмов и корабельщики привозили из неслыханных царств невиданные дива.
В яме было лучше. Это было ясно каждому верноподданному, и он учил этому детенышей. А который из плохих и неверных подданных не знал, что в яме лучше, того по указу соседа учили, начиная с мягких мест спины, приговаривая под свист учения: „Люби нашу самую лучшую яму да знай: все прочее ересь и грех“. А после учения пихали в сырую и теплую землю и, плюнув, втыкали осиновый крест. А указавшему соседу, улыбаясь, выписывали пряники, злое вино и алтын денег. И тогда, веселый и сытый, он нестройно мотался по яме и славил хозяина и его учение.
Ну, а который случаем выскакивал из ямы с ободранной стражами кожей… Тот врал охальную книгу, кричал лютые речи и звал, звал, звал, звал с Заката, Восхода, юга и севера всяких народов Земли, топтать копытами, лупить плетью и рвать ядром окаянную зверь-державу» [222, с. 137].
А вот как сменился в «яме» политический строй: «Когда стало ясно со всех концов Земли всякому имевшему мозг и сердце, всем, всем, всем стало ясно, что пришел яме благословенный, веками жданный конец, капут, финиш, каюк, хана, крышка, что яма сыграла в ящик, врезала дубаря, пошла ко дну и приказала долго жить, и тогда пришла шайка беглых каторжников, и атаман шайки заграбастал всю яму с ее живностью, детенышами живности, рыбой, хлебом, зверем в лесах, изящными танцами в музеях, солдатами в окопах, проститутками и интеллигентами в борделях и университетах. Именно с этой точки как раз идет начало гибели мира и последних вздрагиваний околевающего человечества.
В яму, спотыкаясь, спускались солдаты 14 держав… и больше не возвращались на поверхность к уровню моря, убитые каторжниками. А кто возвращался, требовал, наученный каторжниками, у себя дома, чтобы тоже делали такую яму» [222, с. 138].
С тех пор «в яме беглые каторжники, проститутки из бардаков и интеллигенция из университетов дружно встали у кормила власти и под ветром, дующим из глубин народных хайл и душ, повели свой корабль в бесклассовое общество» [222, с. 139].
