— Шумил не зануда, — возразила принцесса. — Он внимательный к мелочам. Это хорошо.
— У тебя все, — обвинила Мириам, — что жабье, то и хорошо!
— Да, — согласилась принцесса, — жабы — это прекрасно!
Мириам буркнула:
— Ты даже не заметила, что он все придумал! Откуда ему знать, какие там бабочки? Или жуки… Ох, как нас легко обманывать…
Она с тоской посмотрела на быстро темнеющее небо. Звездный склон неба становится чернее и круче, звезды рассеялись по небу вольно и бесцельно, мерцают вразнобой, торопливо наслаждаются свободой, пока не выйдет царственная луна, солнце ночи, владыка мертвых и нечисти.
— Скорее бы утро, — произнесла она. — Скорее бы отцу это волшебное растение… Силы вернутся к нему, хвори отступят.
— Так с другими бывало? — спросил я. — А то слухи слухами…
— Да, — сказала она. — Он снова возьмет в руки меч, а голос его обретет силу…
Я кивнул.
— Там в чем дело? Или ты хочешь, чтобы именно я нарвал ему этой травы?
— Цветов…
Я отмахнулся.
— Все равно трава. Я ее не различаю.
— Я объясню!
Я помотал головой.
— Все равно не. У нас, драконов, глаза по-другому устроены. Для нас трава одинакова вся. Да и лапы мои для того, чтобы рвать на куски других драконов, рушить башни, ломать стены…
Она вздохнула, покачала головой.
— Тебе достаточно отнести меня туда. Я нарву сама.
Я удивился:
— С какой стати я понесу тебя?
— Я смогу найти тот цветок и сорвать!
Я прорычал:
— Но мне это зачем? Не-е-е-т, я туда не полечу. У меня своих дел хватает.
Она насторожилась, спросила живо:
— Каких дел?
Я сел и, вывернув заднюю лапу, мощно почесал ею за ухом. Поскрежетало, словно заработала камнедробилка, но удовольствие в самом деле ни с чем не сравнимое. Вот именно так: правой лапой за левым ухом. Надо будет попробовать в личине человека.
Она отступила к дереву, амплитуда движения когтистой лапы весьма, я прохрипел, закатывая глаза в неземном наслаждении:
— Да так… пустячок…
— А именно?
— Решить… — простонал я сладко, — ох, как здорово… решить, жить этой стране или умереть всем…
Мириам охнула, подбежала, уже не страшась попасть под нечаянный удар.
— Повтори, — крикнула она, — что ты сказал!
— Пустяки, — повторил я, не оставляя сладкий чес, — сжечь эту страну или снести все на длину копья в глубину земли гигантской волной с моря… Или обрушить в огненную бездну, а тут пусть раскинется море… Или что-нибудь вроде моря. Но только зеленого.
Она прокричала в ужасе:
— Да зачем это тебе надо? Мы же договорились, я со своим королевством приношу тебе присягу верности! И ярл Растенгерк со своим огромным племенем ассиров!
Я промычал:
— Это надо не мне… я всего лишь самый малый из слуг великого и ужасного повелителя драконов…
— А ему зачем?
Я пожал плечами:
— Наше дело выполнять приказы. Хотя в данном случае повелитель доверил решение этого пустячка мне.
Мириам сжала кулаки.
— Тебе? Ящерице с крыльями? Тебя что, считают умным? Какие же тогда остальные?
— Драконам ум не обязателен, — сообщил я. — Ум нужен слабым. А я — красивый. Красота спасет мир, слыхали? Вот и спасаю…
Мириам посмотрела исподлобья.
— Красивым, даже прекрасным, — сказала она медленно и мечтательно, — был тот герой, что освободил нас. Подумать только, их было двенадцать человек! А он — один… И победил всех.
— Его ранили, — напомнила принцесса. — В руку.
— Да, — подтвердила Мириам, — в руку…
Она посмотрела на меня как-то странно, вдруг схватила меня за лапу и внимательно осмотрела. Лицо помрачнело, затем, спохватившись, бросилась к другой лапе. Я видел, как было зажглись искрами ее глаза, отыскав какую-то складку на коже, но тут же погасли, а лицо стало хмурым и неприветливым.
— Когти понравились? — спросил я гордо. — Завидовать нехорошо.
Она вздохнула.
— Да, когти у тебя… когти.
— А чего вдруг? Уже видела. Или не насмотрелась? Ладно, смотри, бить не буду. Я в самом деле прекрасен. Наверное, вообразила, как такими Растенгерка царапаешь?..
— Дурак ты, — сказала она устало, — а дурак с крыльями — это всем дуракам дурак.
— Почему?
— Такого видно издали.
Я подумал и сказал рассудительно:
— Спутником красоты всегда было некоторое легкомыслие. Люди поверхностные могут принимать это за дурость, хотя это лишь свойство легкости характера красивых. А по-настоящему красивыми могут быть только драконы.
— Зато герой, что освободил нас, — повторила Мириам, — был прекрасен.
Принцесса вскинула тонкие брови, личико стало обиженным.
— Мириам, милая, — упрекнула она мягко, — ну зачем говоришь неправду? Что может быть прекрасным, когда у нас Шумил? Рядом с ним меркнут все самые красивые.
Мириам ахнула.
— Эта жаба с крыльями красивее того сверкающего воина?
— Ничего в нем не сверкало, — заявила принцесса. — А вот Шумил сверкает! Посмотри, какие блестящие чешуйки! А какой гребень?.. На затылке алмазными искрами, на шее рубиновые, а по спине зеленые, как изумруд, иглы…
Мириам смотрела на нее почти с отвращением.
— Что у тебя за вкусы? А еще принцесса.
— Хорошие вкусы, — заявила принцесса обиженно. — То какой-то воин, подумаешь, а то наш Шумил!
— Хорошо, хоть наш, — буркнула Мириам.
— Вообще-то мой, — уточнила принцесса, — это я из вежливости. Ты же Шумила не любишь, а я его люблю.
Мириам зло зыркнула, я видел, как дернулись и окаменели ее губы, удержалась, молодец, а принцесса, не слыша опровержений, лучисто улыбнулась мне и придвинулась ближе.
Я сказал важно:
— Внешняя красота еще драгоценнее, когда прикрывает внутреннюю. Книга, золотые застежки которой замыкают золотое содержание, вдвойне ценнее. Ну, Мириам, надеюсь, намек поняла?
Мириам устало махнула рукой.
— Да все я о тебе поняла. Я думала, только среди людей встречаются такие…
— Красивые?
— Да, — подтвердила она с непонятным выражением, — такие красивые, что аж тошно от таких красавцев.
Я натужился и после титанического усилия сотворил скатерть, хотя, казалось бы, чего проще, а затем уже почти привычно набросал сыра, мяса, хлеба.
Мириам дичилась, принцесса лопала с абсолютным доверием: если предложил Шумил, то какие вопросы? И чашку с горячим кофе взяла радостно, чистейшие ярко-синие глаза следили за мной поверх чашки, ясные и доверчивые, как у ребенка.
Мириам все еще временами хмурится, я вижу, как постоянно отгоняет мысль, что дракон, с которого только что слезла, не врет в привычном самцовом бахвальстве, а в самом деле может повредить всему Гайдерсгейму. И хотя самцы обычно лишь хвастаются, но иногда им удаются самые дикие замыслы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
