(Ограниченность. Досадно.)
— Этого же еще нет. Хотя, конечно, гипоксия — главная причина смерти. Только очень уж сложно. Ты говоришь — участвовали двадцать человек? Значит, нужно такую бригаду держать? Да наш горздрав задавится — не даст. Представляешь: для круглосуточного дежурства сто человек!
— Что ты думаешь, так всегда и будет? Все упростится. Во-первых, будут автоматы. Во-вторых, часть исследований отпадет, так как будут выбраны самые необходимые. Но человек десять в смену, наверное, останется. Плюс помещения. Конечно, вещь не дешевая, зато и эффект будет: человек сто за год можно спасти в таком городе, как наш.
— И с инфарктами тоже?
— Конечно.
— Тогда начальство заинтересуется. Ты напиши докладную записку.
— Не смейся. Записку я писать не буду, но Юра тоже говорит, что это нужно “подать”.
— Правильно говорит. Реклама — двигатель торговли.
Потом она что-то рассказывала о своем отделении. Какие-то мелкие факты, почти сплетни. А я не слушал, только смотрел и думал.
За что она меня любит? Мои научные идеи для нее не очень интересны. Она практический врач, не по должности, а по складу души. Науку оценивает через чувства: хорошо ли ее больным? Знает свое дело, читает, но на теории не реагирует. Жаль, конечно. Могла бы.
— Ты еще любишь меня, Лю?
— Зачем задавать такие вопросы? “Сердце, верное любви, молчать обязано”. Песенка такая глупая была во времена моей молодости. Ты помнишь ее?
— Нет, я мало тогда слушал песни.
— “Книжный червь”. Твоя мама была права.
Опять болтовня о пустяках. Я люблю ее слушать, но сейчас не до того. Все время сверлит мысль: нужно приступить к главному. Или еще отложить? Нет. Давай.
— Знаешь, Лю, а ведь в нашей установке можно получить анабиоз. Тебе знакомо это слово, доктор?
— Ты меня совсем ни во что не ставишь.
(Она еще не подозревает, к чему клоню: “Обычные его фантазии”.) Занялась букетом: компонует цветы.
— Я читала, что в Японии существует специальное искусство — составлять букеты. Вот бы изучить. Ты это для меня купил?
— Да, для тебя. А что бы ты сказала, если бы я провел этот опыт с анабиозом на себе?
Взрыв.
— Что?! До каких пор ты будешь меня истязать? Ты думаешь, мне легко сидеть, болтать с тобой о цветах, о твоей машине и видеть, как твое лицо становится все… Нет, так нельзя!
Вскочила, забегала по комнате. Лицо в пятнах. Губы сжаты.
Молчу. Пусть успокоится. Град слов: “То-то-то”.
— Ты думаешь, мне дешево дается эта любовь и твоя болезнь? Вон, смотри.
Сложила складку из платья на талии. Порядочно.
Чувствую, что с трудом удерживается от резких слов.
О, она умеет ругаться. Эти бури мне знакомы. “Ты ничтожество! Эгоист!” И другие.
— Герой нашелся! Он “попробует анабиоз на себе”! Мне нужно, чтобы ты был живой, понимаешь? Нужно!
Она просто не поняла. Думает, обычный опыт: охладить и нагреть. Осторожно разъяснить. Нет, пусть еще побегает немножко. Всегда хороша: когда смеется, когда злится, когда плачет. Не могу передать словом. Непосредственность? Искренность? Просто я ее люблю.
Остановилась у окна, смотрит на улицу. Барабанит пальцами по стеклу.
— Успокоилась?
Пытаюсь ее обнять сзади, за плечи. Не реагирует. Поворачиваю.
— Ну посмотри на меня, посмотри.
Брови нахмурены, но глаза влажные. В них еще отчуждение. Уже проходит. Я знаю их. Милые глаза.
— Я готов ради тебя умереть. (Врешь — это ты сейчас готов. Потом — нет.)
— Не нужно мне. И вообще зачем глупые фразы?
— Но ведь смерть-то неизбежна. И — скоро. Ты помнишь, какой я был, когда ты заходила в палату?
(Я тоже помню тебя: губы сжаты до синевы, глаза растерянные. “Помогите!” Шепчу: “Уйди, уйди, не хочу при тебе…”)
— Не надо вспоминать. Теперь тебе уже хорошо.
— Лю, ведь ты доктор. Зачем тебе рассказывать о болезни? Пойдем сядем. Сядем рядком, поговорим ладком. (Сюсюканье).
Уступила. Села рядом на диван. Держу ее руку: маленькие мягкие пальцы с короткими ногтями. Я люблю ее. И — немножко играю в любовь. Нужно ее убедить.
— Ты знаешь, как страшно умирать от удушья? Хорошо, если будет какой-нибудь другой конец, например кровотечение. Тогда тихо потеряешь сознание. А вдруг — кровоизлияние в мозг? Лежать с параличами, с потерей речи. Что-то мычать с перекошенным лицом. Потерять человеческий облик. Ты видела достаточно больных…
Она смотрит в пол. Наверное, думает: “За что?” — Ты, конечно, смотрела историю болезни и говорила с Давидом. Новые обострения неизбежны, как бы я ни оберегался. Вопрос времени — и недолгого. Я не просто хочу попробовать. Я хочу остаться в анабиозе многие годы. Пока не найдут.
Механически отвечает:
— Не знаю. Давид говорит, что скоро должны бы найти. Может быть, через год.
(Обманываешь, этого Давид не мог сказать. Тем лучше — попалась.)
— Ну, вот видишь. Я пролежу год, два, три. Найдут средство, меня разбудят, вылечат. Видишь, как я здорово хочу обмануть смерть?
Думает что-то. Наверное, представляет: я в саркофаге.
— А как же буду я?
Поддается. Наступать.
— Ты будешь ждать. Будешь работать, растить детей.
(Спросить: “Или ты уже свыклась с мыслью, что я умер, а ты свободна от этой тяжести — лгать?” Нельзя. Жестоко.)
— Я понимаю, что тебе будет тяжело. Но обо мне тоже нужно подумать: это единственный, хотя и маленький шанс. (Никакого шанса нет. Средство самоубийства. Нет, очень, очень маленький есть. Убеждать ее пользой для науки? Не подействует.) — Вообрази, какой будет фурор: “Профессор проснулся поело трехлетнего сна!” Вырвала руку.
— На черта мне фурор! Мне ты нужен.
Это не действует. Слишком искренна. Или недостаток воображения? Но поддается.
— Ну хорошо, не будет фурора. Проснусь тихо, мирно, как сегодняшняя собака.
Молчит. Сейчас ее мучает совесть: “Как я могла подумать о себе, о своем спокойствии, если есть какие-то маленькие шансы на его спасение?”
— Прости меня, милый.
— За что? (Притворяюсь. Невинность!)
— Так, прости. И ты серьезно думаешь, что это….. пробуждение возможно?
— Конечно, серьезно! (Как же!) Конечно, я не буду уверять, что полная гарантия, но ведь в моем положении и тридцать процентов — находка. Жить-то осталось полгода. (Не будем уточнять. Надеюсь — год.).
— Нет, я не могу себе этого представить. Что же, так и будет — как с собакой? И… скоро?
(Вот — сдалась.) — Успокойся, еще не очень скоро. Еще нужно камеру приготовить, новый АИК, почку, автоматику. Нужно провести несколько длительных опытов. Много еще дела. Больше, чем я хотел бы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
