на шее, совсем не толстой, нечистые складки, как у запущенного шарпея.
Средних лет, худой, и, в общем, не с самыми скверными изначальными данными, завхоз выглядит как человек, который давным-давно махнул на себя рукой, погрузившись в изучение увлекательного мира алкоголизма. Такие, как он, обычно ненавидят всех вокруг, но прежде всего себя, с болезненным удовольствием отталкивая близких, и тех, кто мог бы таковыми стать.
— Что же вы, Максим Сергеевич… — с укоризной покачала головой завуч, многозначительно не договаривая.
Выходной у меня, — недовольно пробурчал мужчина в ответ, — распахивая дверь и пропуская даму в подвальное помещение, наполненное затхлым нечистым воздухом и давним, болезненным одиночеством, — проходите! Из-за всякого отребья человека тревожить…
— У вас, Максим Сергеевич, каждый день как выходной, — не удержалась от шпильки завуч.
— А вы поищите на моё место желающих, поищите… — осторожно окрысился на неё завхоз, с негодованием покосившись на меня, как на свидетеля своей выволочки.
— Вещи нужно сдать, — повернулась ко мне Елена Николаевна, — на хранение.
— На хранение, — ещё раз повторила она, остро глядя на завхоза. Мужчина дёрнул плечом, не отвечая, но завуч не отводила от него взгляда.
— Да ясно, ясно, — пробурчал он наконец, и женщина, кивнув удовлетворённо, решила-таки подсластить пилюлю.
— Дела Миши и его родителей рассматривает суд, и, вероятнее всего, будет решение о лишении родительских прав.
— Антисоветчики, — с торжеством добила завуч после короткой паузы, — с плакатами вышли, ещё и сына своего потянули с собой. От гражданства отказываются.
— Ишь ты… — остро глянул на меня Максим Сергеевич, — такой маленький, а уже, сволота такая, антисоветчик⁉
— Не выражайтесь, — для порядка сказала завуч, явно солидарная со сказанным.
— Миша, — повернулась она ко мне, — а ты чего стоишь? Давай, раздевайся! Сейчас Максим Сергеевич тебе одежду выдаст.
— Трусы и майку тоже снимать? — поинтересовался я, не думая возмущаться.
— Трусы? — зачем-то переспросила она, задумавшись о чём-то своём, — Бельё можешь оставить своё, и носки.
— Максим Сергеевич, да что же копаетесь? — сказав это, она пошла за завхозом, который бродит по складу потерянным привидением между полок, заваленных унылыми казёнными вещами, — Давайте пошустрее!
— На, и давай, давай… иди отсюда! — впихнув мне стопку вещей, завхоз начал выдавливать нас из склада, косясь на массивный стол с разложенной снедью, очень даже не бедный на фоне советского дефицита.
— Выходной у меня! — сообщил он агрессивно, захлопывая за нами дверь и запираясь на все замки. Одеваться пришлось уже в коридоре, под неодобрительным взглядом Елены Николаевны, ханжески сжавшей увядшие губы куриной гузкой и разглядывающей меня, как какое-то насекомое.
Вещи и обувь не первого, и, наверное, даже не второго срока службы, но в общем-то сносные — не считая обуви. В Союзе с обувью вообще беда, а хорошая, с нормальной колодкой и не устаревшая ещё во времена НЭПА, мне, не считая кед, пока не попадалась.
— Ну, иди, — сверившись с часами, сказала Елена Николаевна, — обед ты уже пропустил, ну да ничего, до ужина потерпишь.
Вернувшись в спальный корпус и поднявшись наверх, провожаемый подозрительным взглядом девочки, ошивавшейся в вестибюле, я сунулся было в спальню, желая, по возможности, поговорить и расставить точки над Ё, но моих новых соседей там не оказалось, как и вообще их не оказалось наверху.
— Дела… — зачем-то сказал я вслух, и, покачавшись на носках, решил всё-таки пойти сперва в душ. Не сказать, что я очень уж грязный, уж во всяком случае, не грязнее большинства работяг, привыкших мыться раз в неделю по субботам, но ощущение собственной нечистоты после тесного знакомства с мостовой и путешествия в автозаке, сильно давит на психику.
— Блять… ещё и не закрывается, — мрачно констатирую очевидное, заглянув в душевую.
Понадеявшись, что мои новые соседи вернутся не слишком скоро, я всё-таки решил помыться по быстрому. А когда ещё? Вечером проблемы никуда не уйдут, а народа может прибавиться.
— Ну… хоть так, — не слишком удовлетворённо киваю я, запихав в скрученное полотенце массивный кусок выданного мне хозяйственного мыла и сделав пару взмахов на пробу, — Может быть, это и паранойя, но параноики живут дольше!
Включив воду, лезу под холодные струи, даже не пытаясь отрегулировать температуру. Тут же выключаю и начинаю быстро намыливаться, постоянно контролируя дверь.
— Нежданчик! — весело сообщил крысёныш, выливаясь в душевую с таким предвкушающим выражением лица, что раздумывать я не стали ни единой секунды!
' — Сука!' — в памяти сразу всплывает та, ошивавшаяся в вестибюле девчонка.
Схватив полотенце, прижал его к паху, и, сделав испуганное выражение лица (для чего мне не пришлось особо стараться) семеню навстречу, изо всех сил показывая, что больше всего хочу выскочить из душевой, пусть даже и таким, намыленным.
— Га… — оценил моё сценическое мастерство стоящий позади своих дружков младший брат Валуева, раскрывая в улыбке рот.
… и импровизированный кистень влетел в голову крысёныша. Нокаут!
Сложившись пополам, тот сломанной марионеткой рухнул на мокрый пол душевой, а полотенце, описав широкую дугу, врезалось в скулу красавчика, но к моему великому сожалению, дубль не вышел.
' — Чёрт… надо было этого гасить!' — успеваю с досадой подумать я, растопыренной пятернёй вбивая нос питекантропа, и тоже, увы, не слишком удачно…
… но во всяком случае, на пару секунд его повело и я, не став ждать, продолжил серию, стараясь делать всё максимально быстро и сильно. Пах… не слишком удачно, затем печень, толчок обеими руками головой в ближайшую стену — так, что аж треснула плитка…
… и мне прилетело по рёбрам, но я уже вошёл в клинч и работаю с красавчиком локтями, коленями и головой, а тот, ошеломлённый как непривычной тактикой, так и дракой с голым противником, сопротивляется яростно…
… но бестолково и не слишком для себя удачно.
—
