— Выходит, не одного меня, Иван Иванович, мучают эти заботы, — признался капитан. — Мы уж и так все, что было можно, спустили с верхней палубы в трюм. Я, честно говоря, уже не знаю, что еще можно предпринять. А у вас, ненароком, не будет каких-либо предложений? Может быть, есть какие мысли если не по устранению, то хотя бы по ослаблению этих мерзких пакостей?
Капитан-лейтенант тяжко вздохнул, а затем вопросительно посмотрел на капитана.
— А не попробовать ли нам принайтовить борта шлюпа друг к другу около бизань-мачты, у самого гакаборта, чтобы увеличить поперечную жесткость корпуса судна? Как считаете, Фаддей Фаддеевич?
— Я что-то не припомню такого случая в морской практике, — засомневался капитан. — В то же время, — встрепенулся он, — из всех мореплавателей только капитан Кук плавал в непроходимых антарктических льдах. Но его барки были построены английскими корабельными мастерами из выдержанного леса, не то, что наши шлюпы, а посему были гораздо крепче.
Так что, Иван Иванович, придется вам потрудиться за наших горе-корабельщиков. Чем черт не шутит, может, что толковое и получится. Одним словом, с Богом!
И когда боцманская команда под руководством старшего офицера закончила эту необычную на флоте работу, шлюп стал идти гораздо устойчивее, а скрип корпуса стал значительно тише.
— Спасибо, Иван Иванович, за идею! Теперь она войдет в историю русского флота. А вечером мы с Андреем Петровичем непременно ждем вас в адмиральской каюте.
Это было высшей степенью признания его заслуг.
* * *
К утру увидели на юго-востоке свет, исходящий от сплошных ледяных полей, а уже в два часа пополудни с салинга рассмотрели их с несколькими затертыми в них айсбергами.
— Интересно было бы знать, Андрей Петрович, на каком это таком берегу лакомился яйцами ваш альбатрос? — с ехидцей спросил Фаддей Фаддеевич. — А то впередсмотрящие на салингах уже все гляделки проглядели, его ожидаючи.
— Во-первых, он настолько же мой, как и ваш, господин капитан. Во-вторых, Всевышний наделил его скоростью полета, во много раз превосходящей неторопливую поступь вашего горячо любимого шлюпа. Поэтому то расстояние, которое этот самый шлюп проходит за сутки, альбатрос не спеша, как бы походя, преодолеет часа за два, максимум за три. Так что, милейший мореплаватель, вам еще предстоит топать и топать, прежде чем усмотрите столь долгожданный берег.
— Ну что вы, Андрей Петрович, прямо-таки взъярились на меня?! — опешил Фаддей Фаддеевич, не ожидавший такого всплеска эмоций у друга, искоса поглядывая на вахтенного лейтенанта Торсона, который очень старательно что-то высматривал в подзорную трубу, якобы не обращая ни малейшего внимания на их дружескую перепалку.
— А вы, господин капитан, — явно избегая общепринятого в флотской среде обращения офицеров друг к другу по имени и отчеству, независимо от их чинов и служебного положения, — вместо того, чтобы задавать столь нелепые при ваших познаниях вопросы, лучше обратили бы внимание на необыкновенную перемену цвета поверхности моря.
Отмщение состоялось. То, что допустимо в дружеской беседе один на один, то неприемлемо при посторонних. «Почему же я должен ставить на место самого близкого мне человека, да еще при его подчиненных? Он что, очумел, что ли, от длительного ожидания новых открытий?!» — негодовал про себя Андрей Петрович.
«Как же я не заметил столь очевидного? — досадовал на себя Фаддей Фаддеевич и за отповедь, полученную от друга по заслугам, и за свою явную оплошность. — Ведь мы привыкли ежедневно видеть синеватый цвет моря, и вдруг оно потемнело. Почему? Близость берега?»
— Лечь в дрейф! Замерить глубину!
И был явно раздосадован, когда лейтенант Торсон доложил, что ста сорока пятью саженями дна не достали.
— Успокойтесь, Фаддей Фаддеевич! — уже обычным тоном произнес Андрей Петрович, видя его смятение. — Вон и поморник с морскими ласточками появились, так что близкий берег никуда от нас не денется.
* * *
Всю ночь слышали крики пингвинов, плававших вокруг шлюпов, а в 11 часов утра 17 января 1821 года с салинга грот-мачты раздался долгожданный крик впередсмотрящего:
— Берег! Вижу берег!!
Беллинсгаузен известил об этом Лазарева и повернул шлюп на курс, приближающий к берегу. Погода была прекрасной для столь высокой широты, ярко светило солнце, но было около четырех градусов мороза.
Наконец с мостика увидели северный мыс берега с высокой горой, которая была отделена перешейком от других гор. Ясная погода и безоблачное небо позволяли хорошо обозревать берег.
— Это не то, что год назад, когда мы впервые приблизились к матерому берегу, пытаясь сквозь пелену рассмотреть «белые облака» у горизонта, — обрадованно констатировал капитан. — Благодать!
Вскоре подошли к краю припая, простиравшегося на сорок миль к берегу, препятствуя подойти к нему ближе.
— Это, Фаддей Фаддеевич, не остров, подобный Петру I, это земля! — уверенно заключил Андрей Петрович. — Ведь мы не можем не только отсюда, с мостика, но и с салинга, куда поднимался гардемарин Адамс, увидеть отдаленную оконечность берега, скрывающуюся за горизонтом к югу. Вернее всего предположить, что это берег открытого нами ранее Южного материка.
— Я бы, безусловно, сомневался в этом, но ваше мнение, Андрей Петрович, является для меня решающим аргументом.
Затем обвел долгим взглядом офицеров, призванных по этому случаю на мостик, как будто что-то решая про себя.
— Мы, господа офицеры флота российского, оказались в сих местах по воле государя нашего, а посему я почитаю своей обязанностью назвать обретенный нами берег — Берегом Александра Первого!
Торжествующее «ура!» русских моряков нарушило вековую тишину полярных льдов, слышавших лишь крики изредка пролетавших полярных птиц.
* * *
— Все-таки насколько замечательна традиция давать имена великих людей вновь открытым землям, — задумчиво произнес Фаддей Фаддеевич в тиши адмиральской каюты, всегда настраивавшей ее посетителей на философские рассуждения. — Ведь памятники, воздвигнутые им, изгладятся с лица земли все истребляющим временем, но остров Петра Первого и Берег Александра Первого останутся вечно неприкосновенны от разрушения и передадут их имена позднейшему потомству.
— Ты прав, Фаддей, только на нашем шарике остается все меньше и меньше «белых пятен». И в этом, кстати, одна из заслуг нашей экспедиции. Хотя, — улыбнулся Андрей Петрович, — мы-то своим открытием Антарктиды как раз и даем пищу будущим первооткрывателям. Ведь, как мы убедились, размеры материка огромны, и он хранит столько тайн, что их хватит еще не на одно их поколение.
