На балконе появились они — старая ленинская гвардия. Вчерашние члены ленинского ЦК, организаторы Октябрьского восстания, друзья Ильича — Смилга и Преображенский. Они дружно выкрикнули: «Назад к Ленину!» Весело развесили на балконе кумачовый транспарант с этим лозунгом. Колонна подхватила, начала скандировать: «Назад к Ленину!», «Даешь мировую Революцию», «Ура! Ура!»…
Я подал знак. Тотчас включились мои люди в толпе. Эти «возмущенные трудящиеся» принялись свистеть в заготовленные свистки, бросать в балкон принесенные помидоры. С каждой минутой моих людей становилось все больше. Они как бы подходили — все те же «случайные прохожие», простой народ, возмущенный демонстрацией. Кричали, вопили во все глотки: «Буржуазные сынки!», «Долой контру!», «Ильич таких стрелял!»…
Наконец раздался клич: «Бей гадов! Бей буржуев!»
И началась заготовленная потасовка. Тренированные чекисты-«трудящиеся» успешно избили молодых «буржуев»! Только тогда появилась милиция и стала разгонять дерущихся, точнее, увозить «буржуйских сынков» в отделение.
Но остатки «буржуйской молодежи» стояли живой стеной у входа в гостиницу, не давая моим людям ворваться в помещение. Однако я был готов и к этому. Я с вечера ввел в гостиницу своих «коридорных». «Коридорные» выбросили из окон веревочные лестницы. И по ним представители «возмущенного народа» начали штурмовать здание — лезть на балкон. Под радостное улюлюканье «трудящихся» один из наших достиг балкона и сорвал лозунг. В это время ворвавшийся наконец в здание «возмущенный народ» принялся избивать отступивших в гостиницу «буржуйских сынков». «На закуску» появились верные Кобе партийцы во главе с тогдашним его сторонником секретарем райкома партии Рютиным. Они особенно поусердствовали в потасовке (точнее, избиении), «отстаивая по-мужски линию партии». Крепко досталось, невзирая на возраст, «ленинской гвардии». В довершение победы какой-то тип из нашего «народа» вышел на балкон и прокричал: «Да здравствует товарищ Сталин! Товарищ Моисей вывел евреев из Египта, вот так же товарищ Сталин выводит их из Политбюро».
Толпа гоготала и аплодировала. В ней уже были не только мои люди. К нам примкнул действительно простой народ.
Вновь раздалось столько лет не слышанное «Бей жидов!».
…Они все потом окажутся в одной братской могиле — и избитые в тот день отцы Октябрьского переворота Смилга и Преображенский и избивавший их Рютин. Всех их отправит пулей в бездонную могилу в Донском монастыре друг мой Коба.
Начало конца ленинской партии
Уезжая в Лондон, я пришел проститься. В кабинете Коба положил передо мною листок, напечатанный на машинке, — постановление Политбюро. Это было то, чего никак не ожидали недавние «кремлевские бояре». Знаменитых партийцев — Радека, Смилгу, Муралова, Преображенского — Коба выгнал из партии и отправил в ссылку к восторгу новой партийной массы. Да что они! В год десятилетия Октябрьского переворота вожди партии, члены Политбюро, отцы Октябрьского переворота Троцкий, Зиновьев и Каменев также лишились партийных билетов.
Коба преспокойно разделался со всеми отцами Октября. Вот так он отменил главный ленинский закон о неприкосновенности партийцев. Вчерашние вожди были ошарашены.
Но пытались острить. Главный шутник партии Радек, сдавая партбилет, сказал: «Один билет отняли, но два-то осталось». И показал два билета в театр. Другие острили горше: «Вернулась молодость: опять в ссылку, как при царе».
Не знали голубчики: то, что задумал мой беспощадный друг, не могло случиться с ними ни при каком царе!
Но я знал Кобу. И мне было жаль их. У этих партийных вождей и у Кобы были разные биографии. До тридцати семи лет вся его жизнь прошла в тюрьмах или в ссылках. Для него охранники, тюрьма, ссылка — это будничность, повседневность. Потому, к изумлению партийных говорунов, он так легко ссылал и сажал! Для моего друга это было возмездие. Все предреволюционные годы он им служил, чтобы они могли наслаждаться жизнью, с комфортом спорить в парижских кафе, пока он отбывал очередную ссылку. Теперь он давал им возможность прочувствовать его прежнюю жизнь. И еще… Коба хорошо читал отчеты Ягоды. Он знал, что за два десятилетия власть, почет, деньги, женщины совершенно преобразили вчерашних революционеров-идеалистов. Они «сильно подразложились». При царе тюрьма, ссылка казались им подвигом, теперь — ужасом.
Хотя эта тюрьма была совсем не та страшная тюрьма, которую вскоре создаст мой друг. Но и ее они не выдерживали — торопливо каялись, чтобы вернуть утерянное. И он их прощал… Пока.
Но новая незримая власть — родная моя Лубянка — отныне неустанно за ними следила.
Изгнание льва
Незадолго до моего очередного отъезда в Германию повсюду в Москве была развешена реклама фильма «Октябрь», снятого знаменитым режиссером Эйзенштейном.
Я пошел посмотреть. К моему изумлению, Эйзенштейн сумел снять фильм об Октябрьском перевороте, даже не упомянув отца переворота — Троцкого!
Прощаясь со мной, Коба поинтересовался:
— Говорят, ты ходил смотреть новое кино. Ну и как? — пристально глянул на меня.
Я не посмел пошутить.
— Мне понравилось.
— Я попросил посмотреть товарища Крупскую. Мы потом с ней долго беседовали… — (Как жаль, что я не слышал этой беседы!) — Товарищ Крупская горячо одобрила фильм. Но, главное, у нее появилась похвальная ленинская черта — она глядит в будущее. Она написала хорошую статью… — Он взял лежащую на столе «Правду» и медленно начал читать, с усмешкой поглядывая на меня: — «Чувствуется, что зародилось у нас и уже оформляется новое искусство. У этого искусства колоссальное будущее…»
Что ж, она оказалась права.
Я был на XV съезде партии. И, глядя на восторженное неистовство рукоплещущего зала, вспоминал жизнь моего друга, когда-то угрюмого неразговорчивого боевика, жалкого оборванца; вспоминал ледяную Курейку, собаку, лизавшую его тарелку… И то, как пропасть лет назад мы стояли на съезде партии и партийный зал вот так же неистово рукоплескал Троцкому. Теперь рукоплескали ему — Вождю.
Вождь Коба, выступая, сказал:
— Условие у нас одно: оппозиция должна отказаться от своих взглядов, открыто, честно и перед всем миром. Она должна передать нам свои ячейки, чтобы партия имела возможность распустить их без остатка. Либо так, либо пусть уходят из партии. А не уйдут — вышибем. — И все это спокойным, мирным голосом с приятным акцентом.
Яростный рев зала в ответ:
— Правильно! — И овация.
Роль кровожадных он передал другим. Вчерашний друг изгнанных из партии вождей, старый партиец, часто пьяненький Рыков отметил: