— Особенно мне не понятно слово «живая», — изогнулась в ухмылке длинная тень. Можно было подумать, что ветер изгибает сосновую ветку, если бы ветер тоже не замер. — Он же простофиля. Или как там у Паскаля — мыслящий тростник. Хилая такая веточка. И от него будет зависеть время апокалипсиса?
— Да, ровно через восемь месяцев, перед Пасхой, — топорщила кору другая тень. Даже река не текла во время их разговора. — Одного парня тоже считали просто плотником, помнишь? Пока Он не умер.
— Да, — усмехнулась ветками первая тень, — я тогда уж было подумала, что это навсегда. Ошиблась. Так этот рыбак будет определять, останется мир на своей орбите или сделает виток вниз.
— Он там будет, мы там будем, а что произойдет, знает только Наш Плотник, — прошуршала вторая тень, — но за юношей нужно приглядывать. Тебе разве не интересно участвовать в жизни.
— Каждому — свое. Я специалист другого профиля, но… — В этот момент белка с другого дерева выронила еще одну шишку из лап. За ней, как за первой каплей дождя, в бездвижный мир теней и разговоров косяком вошли цвета, движения, звуки и запахи. Запел в соснах ветер и унес слова теней. Заиграла река, солнце снова двинулось к горизонту, а Андрей Каменев закашлялся от попавшего в горло пепла.
Через мгновение он повернул голову в сторону кустов и приветливо позвал:
— Брательник, выходи. Я слышал, как ты идешь. Рыбу будешь?
За два летних месяца Андрей очень здорово научился печь рыбу на углях. Мальчик вышел из своего укрытия, напустив на себя безразличный вид, сорвав на ходу пару красно-оранжевых крупных каплевидных ягод. Куст в отместку оцарапал ему локоть. Но мальчишка этого даже не заметил. Деловито оторвал хвостики и бросил в рот мясистую добычу, чуть помял их языком о нёбо, чтоб не рассыпать во рту косточки, и проглотил, почувствовав сладковатый сок.
— Нет. Ну, только один кусочек, может. Мамка уже ужинать зовет. Пойдешь?
— Ужинать вряд ли. Я не хочу. На, держи. — Он подал братишке рыбину, подцепив ее палочкой за жабры.
Мальчик поискал глазами на что бы положить печеного карасика. Тот выглядел хоть и не очень, но пах исключительно многообещающе. Ничего подходящего на роль тарелки не попадалось.
— Ой! Я ж забыл! У меня же есть газета. — Павлик вытащил из-под замурзанной футболки вчетверо сложенный газетный лист. — Там написано про прачечную, в которой ты подрабатывал. Им снова охранники вроде как нужны. На подмену.
— Местная газета? Свежие сплетни к свежей рыбе, вот и положим на нее свой ужин, зачем она еще нужна? — улыбнулся старший брат.
— Я тебе кусочек с объявлением оставлю, ага? — и мальчик оторвал уголок газеты и протянул брату, тот секунду глянул на клочок и сунул его в карман брюк. Участь большей части «Ромашевских новостей» была решена.
— Родичи уже читали?
Мальчик кивнул утвердительно.
— Что сказали?
— Ничего. Папа просто промолчал. Велел тебя позвать, показать. А что там?
— Как обычно, ищут истину, а она где-то рядом. Секретные материалы. Ту-ду-ду-ду-ду-ду, — напел Андрей фальшиво, но узнаваемо. Он наблюдал, как младший уплетает карасей. Потом посмотрел на сосны, шепчущиеся с небом на другом берегу ручья, улыбнулся уминающему рыбу братишке и сказал:
— Иди домой, скоро стемнеет.
— А ты? — мальчик отер рукавом довольную перемазанную мордашку и поднялся. Вечер явно удался. Брат молча засыпал тлеющие угли, и последние оранжевые язычки огня погасли вместе с лучами заходящего солнца.
— А что ты скажешь маме, когда она спросит про учебу?
— Скажу, что выбрал себе специализацию по химии — стиральные порошки и моющие средства. Мне с новой работой это будет близко.
Андрей приобнял было брата за плечи, но тот отмахнулся и засунул руки поглубже в карманы. Пошел вразвалочку, небрежно переставляя ноги и деланно сутулясь. Так он казался сам себе взрослее и увереннее. Но наглый столетний сосновый корень высунулся, чтоб поглядеть на юного «взрослого». Прямо под ноги, блин! Поднявшись и отряхнув испачканные коленки, Пашка припустил за братом уже без напускной взрослости. А тот оглянулся назад, чуть больше, чем требовалось: среди сосен ему почудился чей-то длинный тонкий бледный силуэт. Или это только тени облаков на воде?
Белки слышали все разговоры: и людей, и не людей. Но ничего не поняли. Они же белки.
Владимир Свержин
ОБРАЗ ГОРДОЙ ДАМЫ
Эта война уже не шутка, если наши дамы не знают, как правильно надеть модную шляпку.
Ретт Батлер
Император страдал. Взгляд его голубых, чуть навыкате, глаз был устремлен на докладчика, на самом же деле он был погружен в глубь самого себя, туда, где истекала кровью страдающая душа венценосца.
От грозного отца своего он перенял манеру напускать величественно-бронзовый вид, занимаясь делами государства. По его мнению, так должно было выглядеть Лицо Империи. При дворе шептались, что в эти часы неподвижный лик государя более похож на раскрашенную маску и отнюдь не величествен, но такова уж была сила привычки.
Император страдал и бдительно следил, чтобы не дрогнул уголок губ, не опустились веки и, главное, не блеснула в уголке глаза слезинка.
Ему уже было за сорок, изрядно за сорок. Ей — двадцать с небольшим. При дворе ее величали Гранд Мадемуазель, и до недавнего времени она носила гордую, известную всякому русскому, фамилию Долгорукова. Уже несколько лет длился их роман, что само по себе было делом обычным для придворной жизни: красавица-фрейлина с тонким умом и манерами, полными изящества, и увенчанный лаврами император — что могло быть понятней и естественней?
По традиции оставалось соблюсти лишь одну незначительную формальность — для отвода глаз выдать фрейлину замуж.
«Вот здесь-то я и оплошал! — явилась непрошеная мысль, приглушая слова утреннего доклада. — Ее гордая и нежная душа и без того тяготилась ролью любовницы, а уж против фиктивного брака должно было восставать все ее существо. Да еще выбор… Господи, как он мог сделать такой выбор?! Дернула же нелегкая вытащить этого чертова повесу из долговой ямы, да еще преподнести ему такой, вот уж верно, царский подарок. Глупец! Глупейший глупец! На что он надеялся?! Чего доброго, его Сашенька влюблена в собственного мужа!»
В беспорядочных мыслях Александра, надо признать, был свой резон. Худшей кандидатуры на роль мужа, чем генерал-майор свиты его величества Петр Альбединский, было, пожалуй, не сыскать — командир лейб-гвардии гусарского полка, в недавнем прошлом служивший военным атташе в Париже, он был отозван по личной просьбе Наполеона III за роман с императрицей Евгенией — статный красавец, балагур, кутила…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
