Совет, назначен ревком. У арестованных советских работников конфисковали имущество. У граждан, не выполнивших шерстяную разверстку, снимали с ног пимы и сажали их в холодный амбар. У населения отбирались все шерстяные вещи: зипуны, валенки, шаровары. Для выполнения шерстяной разверстки крестьяне обстригали шерсть на своих шубах[890]. Другого выхода не было: за невыполнение разверстки шубы, шапки, валенки отбирались. Аналогичных дйствий Инденбаум требовал от своих подчиненных. Так, 10 декабря 1920 г. он объявил уполномоченному губпродкома Маслиеву: «…последний раз приказываю: немедленно перестать церемониться с волостями и ударить так, чтобы звуки отдались по всему району. Время не терпит. Всю ответственность за данный район несете вы. Неисполнение разверсток к 20 декабря повлечет персональное взыскание с вас вплоть до ареста…»[891].
Для иллюстрации методов и стиля деятельности губпродкома приведем характерный текст приказа данного ведомства №251 от 5 ноября 1920 г.: «Председатель сельсовета села Каменка Каменской волости Тюменского уезда тов. Шишелякин Алексей Федорович мною арестован и предан суду военно—революционного трибунала за противодействие государственной разверстке. В Каменскую волость направить немедленно отряд, в течение трех суток выполнить разверстку в двойном размере против первоначально наложенной. У арестованного председателя тов. Шишелякина конфисковать все его имущество, заключающееся в живом и мертвом инвентаре. Проведение этого приказа в жизнь возлагаю персонально на комиссара Тюменской продконторы тов. Сычева и председателя волисполкома Каменской волости. Настоящий факт широко опубликовать в местной прессе. Предупреждаю, что за противодействие разверстке виновные будут мной караться самым беспощадным способом. Губпродкомиссар Инденбаум»[892].
Столь же показателен текст распоряжения члена коллегии Тюменского губпродкома Я. З. Маерса волостным уполномоченным по проведению разверсток в Ишимском продовольственном районе. Товарищ Инденбаума в декабре 1920 г. инструктировал местных продработников: «Церемониться нечего, надо быть чрезвычайно твердым и жестоким и изъять хлеб, который разверстан по вашей волости. Вы должны твердо помнить, что разверстки должны быть выполнены, не считаясь с последствием, вплоть до конфискации всего хлеба в деревне, оставляя производителю голодную норму»[893].
Любой советский или партийный работник мог быть обвинен в пресловутом «противодействии разверстке» и жестоко наказан. На практике это было нередким явлением. Председатель Чуртановского волисполкома Ишимского уезда Г. И. Знаменщиков был арестован продотрядом, посажен в холодный подвал с другими арестованными. В это время имущество в его хозяйстве, рабочий скот конфисковали без соблюдения всяких правил, выгребли весь хлеб, включая семенной, не оставив семье даже нормы. Не обратили внимания на наличие в семье грудных детей[894]. Председатель Ново—Белозерского волисполкома Омского уезда Омской губернии, член РКП (б) А. Воробей был арестован комиссаром продотряда Бушуевым за невыполнение волостью 60% хлебной разверстки. Арестованный направил в Сибирское бюро ЦК РКП (б) жалобу на действия продработника: «…В волости хлеб точно проверен совместно с продотрядом комячейкой и волинструктором, где и выражается недостаток в районе волости семенного хлеба 42 000 пудов и на продовольствие по норме – 10 000 пудов, где в районе волости два селения совершенно голодают. Но тов. Бушуев предложил мне в десятидневный срок выполнить разверстку, не считаясь ни с чем. Но я, как председатель волисполкома, желал оставить хотя бы малое количество семенного хлеба для посева на 1921 г. и посему разверстки не мог выполнить. Где тов. Бушуев меня арестовал и отправил в райпродком, где с меня сняли допрос и отпустили. Но, несмотря на точные мои данные, что хлеба в районе волости нет, мне заявили, чтобы я по приезду сейчас же приступил к выполнению разверстки, иначе обратно будете арестованы. Я, как член КПб., не могу сделать преступление, оставить беднейшее население на голодную смерть, где таковая предвидится в двух селениях в районе моей волости. А посему прошу губбюро дать распоряжение в райпродком выслать комиссию и проверить хлеб. Так как я ни перед какими преградами не сойду с идеи коммунизма, но подобные аресты меня сдвигают с моей пути, где могут таковые аресты повторяться, потому что хлеба нет, и я к вывозу не могу приступить и буду обратно арестован, а посему прошу губбюро принять мои все отношения и отношение комячейки за №12, каковые находятся в райпродкоме, и передать таковые в суд. Так как я не замечаю за собою никаких преступлений перед конституцией, соввластью и перед РКП (б) и мне трудно переносить производимые надо мною аресты, иначе они меня удаляют от КПб. и силой отталкивают от моих идей, и мне приходится оставлять занимаемый мною пост не в защиту себя, но не могу переносить несправедливость и недоверие ко мне со стороны высших органов. Когда меня арестовывал Колчак, то я тогда знал, что я против его власти. А сейчас не замечаю за собою преступления, и вдруг производят надо мной аресты»[895].
Неудивительно поэтому, что в рядах тюменских повстанцев и их руководителей часто встречались бывшие работники местных советских и военных органов. Если государственная власть таким образом относилась к работникам собственного аппарата управления, кем был в ее глазах рядовой гражданин – крестьянин? Местные органы были поставлены в условия, когда невыполнение заданий вышестоящего руководства, вне зависимости от объективных условий и возможности их выполнения, объявлялось преступным. Многие партийные и советские работники оказались в недоумении. Секретарь Теплодубровского волостного комитета РКП (б) Ишимского уезда М. Негода в начале декабря 1920 г. высказал несогласие с заявлением представителя губпродкома Дадурина С. В. на волостном съезде сельсоветов: последний грозился за невыполнение разверсток вызывать вооруженный отряд, который «все и всех разорит и разграбит». Негода спросил Дадурина: «Что, разве последний год существует соввласть, что Вы хотите „разорить и разграбить“ крестьянина? Так кто же тогда будет кормить рабочих и красноармейцев?»[896].
Однако и среди местных работников было немало таких, кто не только выполнял полученные инструкции, не считаясь ни с чем, но и проявлял еще большую инициативу и рвение – на местах произвол и беззаконие стали привычным явлением. Советские органы в уездах, волостях, приученные вышестоящими инстанциями к командам в военном тоне приказов и циркуляров в продовольственной политике, быстро переняли подобные методы. Чтобы быстрее отчитаться о выполнении продразверстки, уполномоченные продорганов приказывали вывезти весь хлеб, включая не только продовольственный, но и семенной для посева в 1921 г. Уполномоченный Тюменского губисполкома и продкома Бусыгин Н. Д. докладывал руководству 28 ноября 1920 г. о невозможности выполнения продразверски без «подворных изъятий»: продотряды не делали исключений даже для бедняков и красноармейских семей. Бусыгин оказался в некоторой растерянности: «Выжимая все, одновременно срочно прошу сообщить, как быть с теми, у кого действительно нет хлеба, кроме как на еду, и у кого едва—едва хватает на ту норму, которая ему должна быть оставлена»[897]. Заведующий продовольственной конторой №20 Тобольского уезда направил 24 ноября 1920 г. в адрес всех уездных волисполкомов распоряжение: волисполкомам надлежит предъявить категорическое требование ко всем не выполняющим разверстку, не принимая от них никаких отговорок; если же кто явно не желает выполнить разверстку, то к нему надлежит применять самые строгие меры вплоть до конфискации имущества и предания суду, в противном случае вся ответственность будет возложена на председателя волисполкома вплоть до предания его суду ревтрибунала[898].
В Ишимском уезде в декабре 1920 г. создали уездную чрезвычайную тройку с участием руководителей уездного комитета партии, исполкома и продкома. Тройка получила чрезвычайные полномочия в проведении продовольственных разверсток. В приказе тройки №1 требовалось полностью выполнить все разверстки по уезду к исходу первых семи суток нового 1921 г. Никакие оправдания о невыполнении разверсток не принимались, тем более категорически запрещалась посылка ходоков, делегаций с ходатайством о продлении срока или уменьшении разверсток. Последним грозил арест и направление на принудительные работы. С целью обеспечения выполнения хлебных разверсток в указанный срок все мельницы в Ишимском уезде (паровые, водяные, ветряные) закрывались, за исключением мельниц, размалывающих государственное зерно, размол зерна для личного потребления запрещался[899]. Чрезвычайная продовольственная тройка Ишимского уезда оправдывала своими действиями в полной мере предназначение чрезвычайного органа. Так, Ражевскому волисполкому в начале декабря 1920 г. было приказано немедленное и срочное выполнение всех разверсток в течение 48 часов. По истечении срока ультиматума объявлялось подворное изъятие во всех селах волости. Первым пострадал
