Ноланец и в тюрьме продолжал раскрывать людям глаза. Он не сложил оружия. Но необходимость притворяться перед трибуналом жестоко его тяготила. Почему ему нигде не давали жить, как он хотел? Своим образом жизни он никого не оскорблял, а ему не дозволяют даже думать так, как он находит нужным. Джордано не мог примириться с той ролью, которую вынужден был играть. Когда он вспоминал допросы, его охватывало возмущение. Все допытываются, что он говорил. Если он и не высказывал вслух своих сомнений, то пусть покается в том, о чем думал. Он должен открыть, что у него на душе. Джордано негодовал: «Какое дело Святой службе до моей души!»
Бруно мучила мысль, что его могут снова загнать в монастырь. Он говорил об этом с соседями по камере. Если так случится, он некоторое время будет вести себя тихо, но потом сбежит.
После рождества его куда-то вызывали. Вернулся он мрачнее мрачного. Сказал, что это был не допрос, а встреча с одним из прокураторов республики. Похоже, что его выдадут римской инквизиции. Стал задумчив. Будто как-то сразу понял: ссылка в монастырь не самое худшее, что ждет узника Святой службы.
Джордано ждал окончания дела, спорил с соседями по камере, а в это время судьба его стала объектом политической игры. Специальный декрет предписывал инквизиторам на местах посылать в Рим краткое изложение всех процессов еще до их завершения. В особо же важных случаях повелевалось присылать полную копию всех следственных документов. Инквизитор Венеции, придавая делу Бруно большое значение, так и поступил.
Ознакомившись с полученными материалами, кардинал Сансеверина, один из руководителей Святой службы, потребовал немедленной выдачи преступника. Члены трибунала согласны были выполнить приказ, но не могли поступить по собственному усмотрению. Они явились в коллегию Совета мудрых, чтобы изложить сущность дела.
Некоторое время назад, докладывал викарий патриарха, был задержан в Венеции и ныне находится здесь же, в тюрьме Святой службы, Джордано Бруно. Он обвиняется как ересиарх, сочинивший книги, где усиленно восхвалял королеву Англии и других государей-еретиков и писал разные неподобающие вещи, особенно о религии, хотя и рассуждал философски. Он отступник, бывший доминиканец, жил многие годы в Женеве и Англии. В Неаполе и других местах он находился под следствием по обвинению в ереси. Кардинал Сансеверина прислал письмо с приказом отправить арестованного в Рим.
Отец викарий привел соответствующую часть письма, где говорилось о том, что при первой же возможности преступника следует под надежной охраной переправить в Анкону. Доставить же его оттуда в Рим будет заботой тамошнего губернатора. Викарий добавил, что не захотел выполнить этого приказа, не узнав прежде мнения светлейших синьоров. Он просил дело не откладывать, так как в порту стоит готовый к отплытию корабль, который может доставить узника в Анкону. Дож обещал обсудить изложенное.
После обеда инквизитор Венеции прибыл узнать о решении. Ему объявили, что дело нуждается в серьезном рассмотрении, которое сейчас нельзя провести из-за занятости другими важнейшими вопросами. Поэтому достопочтенный отец может пока отпустить корабль.
Несколько дней спустя вопрос о выдаче Бруно обсуждался в сенате. Венецианцы; ревниво оберегавшие свой суверенитет, не хотели создавать опасного прецедента, который способствовал бы усилению притязаний римской курии и ущемлял права трибунала венецианской инквизиции. В сенате почти единогласно отклонили требование Рима.
В ту пору в Вечном городе, помимо ординарного посла Венеции, находилось и экстраординарное посольство, возглавляемое Леонардо Донато. Оно было направлено в Рим, чтобы засвидетельствовать почтение недавно избранному Клименту VIII и уладить вопрос о фуорушити. Люди, покидавшие родину из-за преследования властей, часто находили пристанище в Венеции. Многие неудачи в борьбе с фуорушити Сикст V, как и Климент VIII, объяснял позицией венецианцев: вместо того чтобы выдавать преступников, они принимают их на службу! Когда Климент VIII узнал, что один из полководцев республики начал усиленно вербовать фуорушити в свои отряды, то пришел в ярость. От его имени апостолический нунций неоднократно выражал Венеции крайнее недовольство. Дож был в затруднении: он не хотел обострять отношений со святым престолом, но и не мог отречься от людей, которые сражались под его знаменами. Миссия Донато была трудной. Папа упрямо настаивал, чтобы полководец, решившийся опереться на фуорушити, понес отменное наказание. Донато доказывал, что удовлетворение этого требования причинило бы ущерб суверенитету республики.
Когда сенат принял решение не передавать Бруно римской инквизиции, об этом поставили в известность Донато, чтобы, если окажется необходимым, он был в курсе дела. Папа станет обсуждать столь частный вопрос с кем-нибудь из экстраординарного посольства? Это казалось Донато невероятным. Скорее уже о Джордано Бруно будут разговаривать с ординарным послом.
Но Донато ошибся. В одной из бесед с ним Климент потребовал выдачи еретика. Донато пришлось защищаться: венецианский трибунал в состоянии на месте закончить процесс, лишать его этого права — значит нарушать свято соблюдаемый закон, проще послать необходимые инструкции в Венецию, чем вести узника в Рим.
Впечатление, что папа удовлетворился таким ответом, было ложным. Экстраординарные послы еще не покинули Вечного города, когда кардинал Сансеверина после проведенных в архивах инквизиции розысков возобновил свои требования, ссылаясь на многочисленные прецеденты: Риму выдавали не только клириков, но и светских лиц.
В конце декабря в коллегии Совета мудрых появился сам апостолический нунций. Добиваясь выдачи Бруно, он подчеркивал, что речь идет об особенно опасном преступнике. Ему ответили, что нет оснований пересматривать прежнее решение. Нунций продолжал спорить: Бруно родом из Неаполитанского королевства, он не подданный Венеции. Если бы он был простым монахом, то и тогда неотъемлемое право папы — требовать его в Рим, а Бруно сверх того ересиарх. Апостолический нунций беззастенчиво передергивал: он называл Бруно изобличенным ересиархом, хотя материалы следствия и не позволяли делать такого вывода, умышленно изображал Ноланца как человека, запятнанного, помимо ереси, другими тягчайшими преступлениями. Он не остановился перед заведомой ложью, когда уверял, что процесс против Бруно был начат инквизицией в Неаполе и велся в Риме. Оба раза обвиняемый бежал из тюрьмы. Значит, дело идет не о новом процессе, а о старом, прерванном из-за бегства преступника, и продолжать его надо в Риме. Нунций, настаивая на выдаче Бруно, утверждал, что в подобных случаях республика много раз удовлетворяла просьбы римской инквизиции. В этом нунций тоже сильно преувеличивал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
