Горадзе и Анте, ушедших вперед, вернули. Вершинин вызвался сбегать к Кондратьеву, охранявшему дорогу слева, и сообщить ему о смене маршрута. План был такой: пройти по дороге направо пару километров, где должна была быть врезающаяся в гору глубокая долина, по которой можно уйти прочь от дороги. Там двигаться на северо-восток, пока опять не начнутся крутые склоны, и встать лагерем. Радченко продолжит идти по следу и позже найдет лагерь, чтобы сообщить отряду, куда отправились "бесы".
Все прошло гладко. Уже в сумерках мы достаточно отдалились от дороги и оказались в широком ущелье с высокими стенами. На удивление, здесь не оказалось никакой речки, как это бывает обычно. Как сказал подошедший позже Кондратьев, на самом деле это было не ущелье. Просто гора, вставшая у нас на пути, была этаким обособленным куском каменной стены, отгораживающим долину от дороги, как по заказу. Если бы мы не остановились, а продолжили идти в том же направлении, то вышли бы ко второму выходу из долины. Там же имелась речка, стекающая с более высоких восточных гор и поворачивающая на север. Как бы там ни было, все уже достаточно устали после дневного перехода, даже Сашка стал терять свою живость и уже не так носился туда-сюда. В долине мы были скрыты от постороннего глаза, а также имели возможность набрать и дров, и воды, поэтому лагерь решили разбить здесь.
Бойцы принялись разводить костры, стреноживать лошадей. Успевших немного отдохнуть и попить чаю из первого котелка Валяшко и Новикова я поставил в дозоры, дав им на усиление Вершинина. В первый раз за сегодня он проявил недовольство.
– Почему я, Владимир?
– Чтобы вдруг с Горадзе не подрался, пока чай пью. Потом ты вернешься, а Горадзе с Раковским пойдут. Ты не согласен?
– Согласен, – пробурчал Сашка, но перед уходом о чем-то пошушукался с Зоей и бросил на меня подозрительный взгляд. Мне оставалось в задумчивости чесать голову. Что это – подтверждение моих мыслей о схожести по действию кристаллов и алкоголя? Или просто совпадение? Силы у Вершинина истощились, появилась подозрительность, раздраженность. Впрочем, кто из нас не раздражен? Разве что привыкшие к большим нагрузкам бойцы Радченко.
Хотя, вот еще Олейник тоже казался неутомимым. Пока остальные валялись около костров, не в силах пошевелить рукой или ногой, повар сварганил ужин из консервов. Каша, консервированная колбаса, масло – готово, кушайте, товарищи. Услышав запахи, люди стали оживать и приободряться. Все-таки, весь день не жравши – чай с галетами не считается. Подумав, я велел Олейнику развести спирту, чтобы выдать фронтовые сто грамм тем, кто пожелает. Отказались только Анте и Зоя.
Примерно через час до нас добрался арьергард. Яровец утверждал, что они видели пролетавший далеко на западе, ближе к побережью, самолет.
– В обед туда пролетел, вечером обратно, причем уже гораздо глубже над материком, – бормотал Федор сквозь кашу. – А так больше ничего и никого.
– Хорошо, – кивнул я. – Трудно было ожидать иного. Самолет послали на юг, вероятно, в связи с обнаруженными там следами, которые старшина так старательно оставлял. Я даже почти уверен, что это полетел туда тот немец, про которого пленный говорил.
– Почему же он тогда назад возвращался? – спросила Зоя.
– Кто, немец? – не понял я.
– Самолет!
– А… хм… Да кто его знает. Может, подкрепления какие по-быстрому надо было подбросить.
– Но тогда он должен был лететь и в третий раз – опять на юг, – не сдавалась девушка.
– Господи, ну я-то откуда знаю! – воскликнул я. – Не я ведь его посылал. Может, наши бойцы его в третий раз не услышали, потому что он вдоль берега летел.
– Что за шум, а драки нету? – спросил Вершинин, плюхаясь к нашему костру. Свежесмененный с поста, он держал в руках миску с дымящейся кашей и початую пачку американских галет. Кажется, к нему вернулись бодрость и хорошее настроение? Или это он от предвкушения обеда? Я гадать не стал, вкратце пересказав сообщения арьергарда. Никаких толковых мыслей Сашка не высказал, к тому же, рот его был забит кашей, да и смотрел он все больше на Зою. Яровец ушел, сидевший неподалеку Попов тоже незаметно скрылся. Ситуация складывалась красноречивая.
– Что ж, пойду я сосну, – ни к кому особо не обращаясь, сказал я. – Под утро тоже на пост заступлю, так что…
– Спокойной ночи, Владимир, – пожелала мне Зоя. Сашка тоже что-то неразборчиво пробурчал.
* * *
Старшина вернулся, пока я спал, и тоже улегся спать. Пришел он, как доложил разбудивший меня Кондратьев, с востока.
– Стоило ожидать, – пробормотал я сквозь зевоту. – Покуда мы кружили, он налегке, напрямую прошел. Далеко, нет, не сказал?
– Версты две. Дорога больно плохая.
Я сходил к речке, ополоснул лицо, потом выпил чуть теплого чая, оставшегося с вечера. Времени было около четырех утра – собачья вахта, как на лодке говаривали… Заняв свой пост на возвышенности, к северу от лагеря, я никак не мог отделаться от воспоминаний. Перед глазами вдруг возникали лица: недружелюбный Гусаров, который внезапно смягчается; разговорчивый Смышляков; перепуганный "диверсант" Мартынов. Все они мертвы, а мы здесь, живы-здоровы. Я дал себе слово, что если смогу каким-то образом выбраться из этого "приключения" и снова оказаться в СССР, то постараюсь каким-то образом почтить их память. Всех, без исключения.
Ночь была светлая, звезды яркие, луна висела прямо над горой. Я довольно хорошо просматривал ущелье, даже мог видеть блеск воды в реке, которая от нас находилась на расстоянии метров ста, а то и больше. Если прислушаться, можно услышать бульканье воды между камнями.
Вдруг в темноте что-то шевельнулось: тень двинулась в мою сторону от лагеря. Кто-то из наших встал. По пружинистой походке и сутулой фигуре я его немедленно опознал: Радченко. Старшина сделал мне знак рукой – дескать, вижу, не суетись, паря – и прошел мимо. На речке он долго плескался, сняв гимнастерку: я видел спину, блестевшую в свете заходящей луны. Затем Радченко подошел ко мне и сказал, усмехаясь в мокрые усы.
– Что ж вы, товарищ капитан! Полна горсть солдат, а вы сами на посту, да еще в такое время дрянное…
– Такой вот я… отец солдатам, – отшутился я.
– Это хорошо, это правильно. Они вас уважать станут, а это для командира первое дело.
Я почувствовал, что краснею от этой похвалы. Хорошо, ночь на дворе – но Радченко, он же хитрый такой, поди и в темноте видит!
– Ну, как там дальше, след еще есть? – поспешил я перевести разговор. Старшина степенно одернул рукава и прищурился, глядя на луну.
– Нет, пропал.
– Ох ты… а как же дальше?
– Не боись, товарищ капитан, не пропадем. Эти ж "бесы" идут – чисто слоны, да и склоны тут не сплошь каменистые. То тут, то там кусты и травинки, а они совсем без земли не могут. А где земля – там след. Ну или осыпь, скажем, из мелких камушков. На ней тоже видно. Эти-то и в голове не имеют след скрыть или спутать. Просто прут вперед, дубинушки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
