На сей раз, однако, всё по-другому. В политических кругах ажиотаж. Москву открывают для политической конкуренции! Лужков обещает по окончании очередного срока уйти со своего поста. А нового градоначальника, согласно закону, теперь будет утверждать столичная Дума. Значит, ценность депутатского мандата в ней повышается. А тут ещё и выборы по партийным спискам.
Правда, проходной барьер, который общенациональное законодательство повысило до 7%, в столице подняли до совсем уже несуразных 10%, а количество мандатов не увеличилось. Так что счастливыми обладателями мандатов станут политики далеко не всех партий, даже представленных сегодня в российском парламенте. Но именно это придает соревнованию дополнительную остроту. Среди оппозиционных партий разворачивается нешуточная борьба.
До сих пор они в городской Думе серьезно представлены не были, и не слишком от этого страдали. Но теперь за партией, провалившейся в столице, может закрепиться образ организации неудачников, а это скажется и на федеральных выборах. Поскольку сегодня рейтинг всех оппозиционных партий находится на уровне 6-8%, гонка неизбежно становится крайне напряженной.
Для либеральных партий, оказавшихся в 2003 году за бортом Государственной Думы, выборы в столице становятся, быть может, последним шансом доказать свою жизнеспособность. Сторонников у них в Москве немало. Союз правых сил и «Яблоко», которые вот уже два года вели разговоры о слиянии, решились, наконец, выступить на московских выборах единым списком. Увы, на практике, это может оказаться голом в собственные ворота.
Леволиберальные сторонники «Яблока» ненавидят политиков из СПС. Чем больше будет пропагандироваться единство между партиями, тем меньше стимулов у таких избирателей будет идти к урнам. А потому результат либерального блока может оказаться даже ниже, чем, если бы «Яблоко» выступало отдельно. Зная, что население порядком устало от официальных партий, столичные власти убрали из избирательного бюллетеня графу «против всех» - уж слишком много голосов могло быть отдано этому молчаливому кандидату. Однако у тех, кто хочет выразить своё недовольство, всё же есть возможность это сделать: голосовать за независимых кандидатов в некоторых территориальных округах.
Например, в Московскую Думу будет баллотироваться Самсон Шоладеми - молодой журналист нигерийского происхождения. Поддержать его - хороший способ продемонстрировать несогласие с поднявшейся за последнее время волной расизма и ксенофобии. Например, после террористического акта в Беслане депутаты ныне действующей городской Думы предложили ограничивать в Москве численность представителей «нетитульной» национальности. «Если она превысит 10% от общего числа жителей столицы, дальнейший въезд представителей этой национальности в город необходимо предотвращать».
Жертвами столичного шовинизма становятся не только пресловутые «лица кавказской национальности», но и расово вполне безупречные «гастарбайтеры» с Украины или чистокровные русские провинциалы, решившиеся поселиться в этом, всё менее дружелюбном городе.
Однако Москва остается интернациональным городом, и, несмотря на расистскую паранойю последних лет, в значительной мере - городом интернационалистским. И возможность продемонстрировать это у нас появится, если Самсон Шоладеми будет зарегистрирован в качестве кандидата.
ЗАКОНОМЕРНЫЙ ТУПИК РОССИЙСКОГО КАПИТАЛИЗМА
Для тех, кто заинтересован в теме, что называется, глубже, есть моя книга под названием «Периферийная империя», которая выпущена в прошлом году издательством «Ультра культура», так что у желающих есть возможность сбегать в магазин или заказать ее по Интернету. Вообще-то говоря, мне очень просто выступать после моего коллеги и друга Михаила Делягина, потому что целый ряд вещей Делягин уже сказал. Он описал определенный процесс с его внутренней логикой, но, на мой взгляд, речь идет о том, что процесс имеет несколько сторон. Делягин показал как бы внутреннюю, если угодно национальную динамику той катастрофы, в которой мы находимся. На самом деле катастрофа является многосторонней и ее можно анализировать и с точки зрения других аспектов, с других движущих факторов.
Вообще-то говоря, мне всегда очень как-то странно и смешно, когда начинают сравнивать нашу страну то с Америкой, то с Европой. Потом я вернусь к вопросу о том, почему эти сравнения напрашиваются, но на самом деле, почему не сравнивать нас например с Нигерией или с Латинской Америкой? Или с Азией. Кстати говоря, когда мы начинаем переходить на эту линию сравнения, очень многие вещи сразу становятся на свои места, и то, что было аномалией становиться вдруг элементарной нормой. И когда нам говорят: ни одна страна в мире не делает того или другого… да господи, боже ты мой, практически весь этот мир делает то же самое, что делаем мы. Просто есть ряд стран, которые находятся в другом положении, и живут по-другому. А весь мир как раз живет так, как мы, и мы, между прочим, на фоне остального мира достаточно не в плохом состоянии находимся. Сравнить с той же самой Нигерией - все не так плохо. Это я говорю не ради оптимизма, а ради справедливости. Когда дойду до конца доклада, вы увидите, что на самом деле наше преимущество как является нашей самой главной бедой.
Так вот, во-первых, тема, которая навеяна, конечно, обсуждением книги Маршала Голдмана: а были ли альтернативы? Альтернативы естественно были, но вопрос, какого рода альтернативы. Дело в том, что можно придумать кучу интересных проектов, на самом деле почти все альтернативные варианты, которые реконструировались, в том числе и в западной литературе, были предложены уже и нашими экономистами. В 1991-1992 году, я просто помню, как я работал, например, с Федерацией независимых профсоюзов России, там обсуждался целый ряд альтернативных проектов. То же самое делалось и вокруг Белого дома, вокруг Верховного совета. С другой стороны, что насколько это были альтернативы доведенные, что называется, до ума. Но они были, и во многом соответствовали тому, что постфактум начали предлагать, «а вот так можно было сделать», Это же всё предлагалось! Но проблема в другом. Эти альтернативы не были обеспечены политически, не было за ними сильной социальной или политической организации, влиятельной общественной силы, которая была способна их реализовать. Причем была бы не просто технически способна, но и заинтересована. Наиболее организованной силой была бы та самая номенклатура, та самая бюрократия, о которой говорил Михаил Делягин, все остальные силы были манной кашей и вообще были социально не организованы и не способны эффективно превратить себя в социально-политический проект. А с другой стороны, наша замечательная масс-медия потратила основные силы в начале как раз 1990 х годов как раз на то, чтобы закрыть доступ к публичной дискуссии всем, кто предлагал какие-либо иные варианты кроме ультра-либеральных. Могу это сказать по собственному опыту: конференции подобного пора проводились, как мы прекрасно знаем, и в начале 1990 х годов, но, например, представить себя выступающим на такой конференции, там, в 1992, 1993, 1994 году я не мог бы, даже в самом сладком сне.
Теперь о том, что происходило, как бы с внешней точки зрения. То есть еще раз не говорю в России, да, мы имели дело с некими внутренними интересами бюрократии, которая сама породила кризис советской системы, но сама же парадоксальным образом, организовала выход из этого кризиса. То есть, бюрократия сама организовала выход страны из кризиса, через те преобразования или, как она это называла, реформы, которые были направлены на конвертацию власти в собственность. Об этом, повторяю, Делягин хорошо и подробно рассказал. Но был внешний фактор, который впоследствии получил название глобализации. Ну, на самом деле это спекулятивный термин, с которым очень весело играть, но его нужно расшифровывать. Дело в том, что Россия интегрировалась в мировую экономическую систему в качестве периферийной страны. Опять же, чтобы не тратить время обращаю внимание на работы Иммануэля Валлерстайна, Самира Амина и других социологов и экономистов, которые исследуют феномен капиталистической миросистемы, как системы иерархической построенной по принципу центр - периферия, и в эту систему, в это глобальное разделение труда Россия интегрировалась как экономика периферийного типа.
Причем, обратите внимание на одно очень важное обстоятельство. Что предлагала, и могла предложить Россия при интеграции в глобальное разделение труда в рамках современного нелиберального капитализма? Когда нас сравнивают с Китаем или с Польшей, то забывают очень важное обстоятельство, они предлагали мировой экономике совершенно другие ресурсы, которые были востребованы. Китай, например, предложил дешевую дисциплинированную рабочую силу, которую, кстати говоря, дисциплинировали и контролировали те же коммунисты, пока не решившие превратиться в капиталистов в открытую. Мы сейчас видим, наверное, следующий этап. Потому, скажем, дешевая дисциплинированная рабочая сила для производства целого ряда категорий товаров востребованных мировым рынком именно по низким ценам для массового потребления, это то, с чем Китай вышел на мировой рынок. И здесь было счастливое совпадение интересов китайской бюрократии, которая хотела модернизировать страну, международного спроса и интересов западных инвесторов, которые хотели вкладывать деньги именно в подобного рода производства, именно с подобного рода организацией труда. Кстати говоря, ни профсоюзов вам, ни забастовок, диктатурой все замечательные условия для капиталистов, которые были обеспечены именно благодаря сохранению коммунистического режима. Говоря о Польше, о которой господин Маршал Голдман упоминал в своей книге несколько раз, как о позитивном примере, можно заметить схожую тенденцию. Польша предлагала себя, во-первых, как резервуар такой же дешевой рабочей силы, но для поднимающейся экономики Евросоюза в контексте объединения Германии, и изначально имела очень удачные стартовые возможности для того, чтобы таким образом вписаться. Впрочем, проблем при этом оказалось более чем достаточно.
