В течение многих лет не зарегистрировано ни одного случая, когда в результате применения сыворотки укушенный не поправился бы, даже находясь в крайне опасной степени отравления. Бушмейстеры, жарараки, смертоносные гремучие змеи и практически все другие разновидности бразильских ядовитых змей содержатся здесь на учете и используются для приготовления сыворотки. Мы видели также ценную неядовитую змею, называемую musserau — черную, блестящую рептилию от четырех до шести футов длиной, пожирающую ядовитых змей и потому заслуживающую, чтобы ее разводили. Сотрудники института обращаются со змеями с небрежностью, основанной на многолетнем опыте, и, хотя со стороны кажется, что они безрассудно неосмотрительны, они знают, что делают и насколько могут рисковать.
Путь от Сан-Паулу до реки Парагвая был утомительным и пыльным. Мы ехали, вероятно, по наихудшей во всей республике железной дороге. Она была плохо построена и отвратительно содержалась. К западу от реки Параны поезд обычно два или три раза сходит с рельсов, и постоянная качка каждую минуту напоминает пассажиру о грозящей опасности. Но нам определенно повезло — мы сошли с рельсов всего один раз, и то лишь потому, что тормозной кондуктор перевел стрелку под паровозом как раз в тот момент, когда мы выходили на одноколейную магистраль после разъезда с другим поездом. Наиболее памятным инцидентом путешествия была потеря моей драгоценной шляпы; она улетела из окна вагона по небрежности Батча, а ведь хорошую шляпу не так легко купить здесь, на окраинах цивилизованного мира!
Дальше мы двинулись вверх по реке пароходом до Корумбы; по сравнению с 1909 годом город сильно изменился к лучшему — его торговцы и скотопромышленники основательно нажились за войну. Здесь меня ждала телеграмма. В ней говорилось, что правительство вынуждено отказаться от своего намерения прикомандировать ко мне двух офицеров, причиной чему был финансовый кризис и большие расходы в связи с визитом бельгийского короля и королевы. Это была немаловажная новость, и мне стало веселее, когда пришла еще одна телеграмма от друга из Рио, который знал о моих затруднениях и высылал ко мне пополнение — одного молодого человека из гринго. Он должен был присоединиться к нам в Куябе. Река обмелела, и с парохода, на котором мы отплыли из Корумбы, пришлось пересесть на катер, который и довез нас до Куябы. Это обнищалое, отсталое местечко во всех отношениях уступало Корумбе, хотя и являлось резиденцией правительства штата Мату-Гросу. Население, в основном состоявшее из мулатов, жило крайне бедно, главным образом оттого, что бессовестно эксплуатировалось местными торговцами, а то немногое, что людям удавалось скопить, отбирали муниципалитет и церковь. Хитрый, энергичный епископ Мату-Гросу, одновременно занимавший пост губернатора штата, не мог допустить, чтобы его епархия оставалась в накладе; многочисленные священники и монахи поощряли в верующих глубокое невежество и фанатические предрассудки, позволявшие держать их в подчинении церкви. В общем город мог считаться таковым лишь по названию; но зато здесь имелась транспортная контора Форда, которая поддерживала автомобильное сообщение на полуторамильной дороге, соединяющей город с речным портом. С кипящими радиаторами автомобили сновали взад-вперед, поднимая клубы пыли, в которой задыхались их неустрашимые пассажиры.
Куяба была основана как крупный золотопромышленный центр; золото и алмазы добывались повсюду из речного песка и земли. Здесь и севернее, в районе Диамантину, на реках и ручьях работали драги, однако промысел себя не оправдал; золотой лихорадке пришел конец, и город оказался заброшенным. Все же еще бывают случаи, когда после сильного ливня здесь находят самородки золота на главной площади, не говоря уже об окрестностях города, где все переворачивается. К западу от Куябы расположен упоминаемый в предыдущих главах Сан-Луис-ди-Касирис, к северу — Розариу и Диамантину. Два последних города пришли в упадок. На восток, к границе штата Гояс, нет ничего, кроме редких алмазных разработок и нескольких небольших поселений с плантациями. Почва в этих краях неблагоприятна для сельского хозяйства и к тому же весьма распространены различные заболевания. Общее положение может в какой-то степени улучшиться с вводом в действие строящейся ныне железной дороги, которая свяжется с северо-западной железной дорогой в Агуас-Кларас, близ реки Параны, однако я сомневаюсь, что затраты на ее прокладку окупятся.
Мы прожили в Куябе месяц, дожидаясь нового члена экспедиции. Приехал опрятный, веселый молодой человек, которого так и распирали благие намерения. Он назвал мне свое полное имя и добавил: «Зовите меня просто Фелипе». Когда кто-либо спрашивал, как его зовут, он запускал пальцы в длинную прядь бесцветных волос, падавшую ему на лоб, и отвечал: «Зовите меня Фелипе». Так он и остался для всех Фелипе.
— Надо полагать, вам рассказали о цели нашей экспедиции? — спросил я.
— О да. Это страшно интересно! Я очень рад возможности повидать новые места, где могут оказаться птицы, еще никому не известные. Орнитология — моя страсть, полковник!
Он почти не говорил ни о чем другом, кроме орнитологии, и через неделю-другую и меня с Батчем заставил толковать о трогонах и других штуках, о которых раньше мы слыхом не слыхивали. Его кипучая натура ободряюще действовала на нас, но, к сожалению, лишь только мы вышли из Куябы, он впал в какую-то тревожную молчаливость и оставался таким до тех пор, пока мы снова не стали приближаться к цивилизованным местам.
В мои намерения не входило возвращаться через Куябу. Я предполагал провести по меньшей мере восемнадцать месяцев в лесу и выйти обратно на какую-нибудь крупную реку. Генерал Рондон посоветовал нам начать путешествие с двумя лошадьми и двумя волами; в каком-то месте нам придется отказаться от лошадей и двигаться дальше с одними волами. Затем нам придется оставить и волов, после этого мы должны тащить необходимое снаряжение на собственных плечах. Своей цели мы могли достигнуть весной, переждав сезон дождей у индейцев. Таков был план, теперь все зависело от того, проявят ли мои спутники достаточно выдержки.
Спустя два дня после прибытия Фелипе мы оставили Куябу. Батч, знаток лошадей, как оказалось, никогда не ездил верхом. Его хвастовство уже подготовило меня к разочарованиям, и я разуверился в его способности выносить тяжелые испытания после сумасбродных похождении с женщинами, азартных игр и пьянства, которые он позволил себе в Куябе. На все мои увещания я получал всегда один и тот же ответ:
— Настоящему мужчине полагается погулять, а я тоже из мяса и костей!
