Султан некоторое время сидел в задумчивости, с гордостью глядя на своего друга.
— А как же брат Фердинанда, Карл?
— Его преследуют неудачи на море и на сухопутной границе с Италией. Ему придется отстаивать права на свои земли и после того, как мы с тобой поселимся во дворце Аллаха.
— Ха! Вот в самом деле прекрасный подарок к свадьбе, Ибрагим!
Великий визирь льстиво улыбнулся, думая о счастье человека, которого он обнимал. Он угадал, что под радостью таится и забота. Затем его мысли обратились к предстоящим неделям и скорой свадьбе. «Их союз, несомненно, сделает Хасеки Хюррем такой же влиятельной, как я, если не больше… Она становится все более известной, недаром иностранцы дали ей имя Роксолана. Мне необходимо еще раз тайно наведаться в покои валиде-султан. Я должен убедиться, что свадьба мне на руку, а не наоборот».
Ибрагим продолжал крепко обнимать Сулеймана. Затем его взгляд снова упал на пустой трон, застеленный пестрым ковром, на пухлые атласные подушки, лежащие по обе стороны сиденья…
Глава 105
За неделю до свадьбы во Двор фавориток вошел Гиацинт, облаченный в официальный костюм, соответствующий его положению. Он важно прошествовал между колоннами и вышел в центр двора, где на солнышке нежилась Хюррем вместе с Джихангиром и Баязидом. Все они посмотрели на великана, который опустился перед ними на колени и протянул руки. В руках у него была простая белая шаль, расшитая белыми цветами и павлинами. Хюррем приняла свадебный подарок Сулеймана. Внимательно посмотрев на вышивку, она сразу же признала мелкие стежки Хафсы. В углу шали были золотом вышиты инициалы. Вглядевшись в монограмму, она различила там три переплетенных знака: «Х», «С» и «Д».
Разглядывая монограмму, она лукаво улыбнулась.
«Подарок от твоего будущего мужа, красавица», — знаками объяснил Гиацинт.
Хюррем кивнула и мягко погладила его по лицу.
Во вторник Гиацинт снова вошел во Двор фавориток и приблизился к одалиске. Подав ей руку, он повел ее в хамам. Остановившись в прохладном предбаннике, он опустился перед ней на колени и развязал кушак у нее на талии, а затем снял с нее халат. Полностью обнаженная Хюррем смотрела на мускулистого евнуха. Тот тоже разделся и выпрямился во весь рост. Хотя он приближался к сорока пяти годам, его стать и красота по-прежнему захватывали дух. Лоснилась черная кожа. Седеющие волосы в паху подчеркивали красоту его совершенного тела.
— Какой ты красивый, Гиацинт, — сияя, прошептала Хюррем.
Великан улыбнулся, взял ее за руку и повел в жарко натопленное основное помещение. Вначале он обильно полил ее водой, затем приступил к массажу. Большие руки нежно скользили по ее телу.
Положив руки ему на плечи, Хюррем почувствовала, как под кожей великана ходят мускулы. Делая свое дело, он радостно улыбался.
«Неужели правда, — подумала Хюррем, — что такое совершенство, как ты, — единственный мужчина, которому женщина может полностью довериться во всех делах?»
Завершив массаж, Гиацинт сел на корточки и, подняв руки, знаками сказал:
«Гости, прибывшие на твою свадьбу, вошли в ворота Стамбула, красавица. Их разместят во дворце великого визиря, а оттуда препроводят в Прибрежный павильон и представят тебе. На закате начнутся празднества».
Когда на закате тени в парке удлинились, Гиацинт проводил Хюррем вниз, по усыпанным гравием дорожкам, к Прибрежному павильону. Тысячи огней горели в ветвях деревьев; разноцветные фонарики подчеркивали красоту тюльпанов и декоративных водопадов. Впереди горел огнями роскошный павильон; оттуда доносились звуки лютни. Хюррем крепко держалась за руку Гиацинта, поднимаясь по истертым ступеням и любуясь Золотым Рогом. Все было готово к празднику.
Свет многочисленных факелов ослепил ее; вскоре глаза привыкли, и она узнала тех, кто ждал ее, раскинувшись на диванах.
Хатидже встала и подбежала к ней. Она нежно поцеловала ее в губы.
— Я так рада, что ты теперь будешь моей невесткой, любимая! — Хатидже прижала Хюррем к себе. — Позволь мне представить тебе гостей.
Хатидже отошла в сторону, и в объятия Хюррем бросилась Марьяна. Подруги стиснули друг друга в объятиях и радостно закружили по комнате. Смеясь и плача от радости, они остановились.
— Дорогая, — сказала Марьяна, — я так горжусь тобой. Вижу, ты цветешь от счастья. — Еще некоторое время они продолжали обниматься и кружить по комнате.
Когда, наконец, они запыхались и остановились, Марьяна улыбнулась и показала глазами на диван у балюстрады, выходящей на море. Хюррем повернулась туда. С атласного покрывала встала валиде-султан, однако внимание Хюррем привлекла женщина, сидевшая рядом с ней. Медленно, робко она шагнула вперед. Почтительно целуя и обнимая валиде-султан, она не отрывала взгляда от ее соседки. Затем она бросилась на грудь тетушки Барановской.
Слезы жгли глаза Хюррем; губы ее дрожали. Она вспоминала Высокий замок, где виделась с тетушкой Барановской в последний раз. Тогда та утешала ее и учила… Обе они неудержимо разрыдались и прижались друг к другу. Хрупкие пальцы гладили Хюррем по спине, по голове, по щекам. Немного успокоившись, тетушка Барановская откинулась на мягкую подушку и посмотрела на Хюррем с нежностью и любовью. Затем прошептала голосом, севшим от волнения:
— Александра… я ничего не понимаю.
Хюррем погладила старуху по руке:
— Прошу тебя, матушка, знай лишь, что я счастлива и что о лучшем будущем я не мечтала — о лучшем будущем не могла бы мечтать ни одна женщина.
— Твой… Сулейман… любит тебя, милая?
— О да, матушка, очень любит. А я люблю его так, что не передать словами.
Старушка задумалась над словами Хюррем. Потом опустила голову и с неподдельной грустью спросила:
— А как же Дариуш?
В голове у Хюррем сразу стало пусто; она тоже посмотрела на свои колени. Она почувствовала, как уверенные руки валиде-султан гладят ее по плечам, как к ней прижимается роскошное шелковое платье.
— Изабель, — прошептала Хафса.
Хюррем удивленно вскинула голову; она прожила рядом с тетушкой Барановской не один год, но так и не узнала ее имени.
— Дорогая моя, — продолжала валиде-султан, — Дариуш нашел свое место в жизни и делит его с теми, кого он любит. Он живет в роскоши дворца Топкапы и искренне доволен нежностью и любовью, которые окружают его.
Казалось, старуха целую вечность думает над этими словами; она переводила взгляд с Хюррем на Хафсу и обратно. Затем с задумчивым видом повернулась к Хюррем:
— Ты уверена, дитя мое?
