Муж молчал. Он почти не изменился за эти пять лет. Лишь лицо еще больше потемнело, осунулось, резче выступили скулы, глубокие морщины перерезали коричневый лоб, еще больше прибавилось седины в волосах. Глаза смотрели из-под сросшихся мохнатых бровей внимательно и настороженно. Рядом с ним стоял скуластый, взъерошенный подросток в огромном кожухе. Переводя взгляд с мальчишки на мужа, Настя растерянно вздохнула:
– Что ж на пороге-то стоять? Заходи…те.
Илья опустил взгляд, неловко шагнул через порог, протолкнув впереди себя Митьку.
Ему стоило больших трудов, вернувшись из трактира Парфеныча в табор, растолкать храпящего на весь шатер дитятю и заставить идти с собой на другой конец города. Но Илья малодушно посчитал, что, если он явится с мальчишкой, Настька по крайней мере не сразу его выгонит. Сейчас Митька замер у двери, не сводя с Насти глаз. Та улыбнулась, погладила его по спутанным волосам.
– Ты что на меня так смотришь? Чей ты, как зовут? Снимай кожух. Замерз, поди?
– Ничего, мы привычные, – солидно ответил Митька, с удовольствием выпутываясь из безразмерного кожуха и стуча по полу валенками. – Я из прохарей, Дмитрий Матвеевич.
– Есть будешь, Дмитрий Матвеевич? – без тени улыбки спросила Настя.
– Спасибо, нет. Вот ежели бы соснуть чуть-чуть, так и в рай не надо…
– Пойдем. Да не бойся, там мои сыновья спят. Положу тебя с младшими. – Настя взяла Митьку за руку, повела в комнаты, бросив через плечо Илье: – Ты раздевайся и садись.
Илья медленно пошел из сеней в полутемную кухню. Все тут было ему знакомо: и огромная беленая печь, и горшки на полках, и ухваты с кочергами в углу, и пестроватая, местами порванная занавеска, перегораживающая кухню надвое. Двадцать лет назад там, во второй половине, на огромной кровати спала хозяйка – добродушная, толстая Макарьевна, страстно обожавшая цыганские романсы и всегда сдававшая комнаты хоровым цыганам. Они с Варькой, когда были молодыми, обитали здесь целых полгода.
Значит, они тут все теперь живут, его семья… Что ж… Конечно, лучше своим домом, в Большом-то и без того повернуться негде. Илья прошелся по кухне, поправил фитилек моргающей свечи. Заметил лежащую на столе Настину гитару, взял ее в руки, присел на скрипнувший табурет. Машинально проверил настройку. Глядя в окно, на кружащийся снег, вполголоса напел старую песню, которую когда-то любила Варька: «Ай, доля мири горька, рознесчастно, дэвлалэ…»
От двери донесся шорох, и Илья, вздрогнув, осекся. Настя, кутаясь в большую шаль и прислонившись к дверному косяку, стояла на пороге кухни. Илья смущенно отложил гитару. Настя, подойдя, молча взяла ее, убрала в футляр.
– Устал мальчик, – спокойно, не поднимая глаз, сказала она. – Повалился и уснул сразу же, подушки не успела дать. Кто он тебе?
– Родственник.
– Что-то я не слышала про твою родню-прохарэнгирэн.
Илья промолчал. Дождавшись, пока Настя сядет напротив, спросил:
– Ты про Гришку с Иринкой уже знаешь?
– Да, Митро заходил. Это ты устроил, что ли?
– Ну, я… Арапо тебе сказал?
– Нет. – Настя усмехнулась. – Сама додумалась. Где Гришка тебя нашел?
– В таборе, пришел коней смотреть… Я его в Смоленск отправил, там наши зимуют сейчас. И… и сам туда же поеду, так что не бойся. Со мной не пропадут они.
– Ты откуда?
– Из Крыма.
– Далеко.
– Здесь проездом. Ненадолго.
– Хоть на этом спасибо.
– Если скажешь – уйду.
– Зачем? Дай мальчику отдохнуть. И сам посиди, хоть погляжу на тебя. Столько лет не виделись.
– Как дети-то? Ефим не женился еще?
– Нет, слава богу.
– Я ему невесту сосватал. Из наших же, Мишки Хохадо девчонка, красавица. Должно быть, скоро явятся сюда, так чтобы ты знала.
– Ну, значит, женим… Где это ты Мишку встретил?
– В Одессе, он сейчас с влахами болтается.
Еще несколько минут они обменивались короткими фразами, затем как-то разом замолчали, и в наступившей тишине стало слышно тиканье ходиков и ворчание ветра в печной трубе. Илья смотрел на розоватый круг света на столе. Понимал, что надо убираться. Что и являться сюда было незачем. Что лучше бы она дверь захлопнула перед его носом, все проще было бы, а теперь вот как уходить? Что ей сказать? И что отвечать, если Настька спросит: «Зачем пришел?» Хотя она и не спросит… Сидит спокойная, будто вчера расстались, молчит, кутается в шаль. Он уйдет – она ляжет спать, только и всего. Пять лет прошло… чужие они теперь. И что вдруг в голову взбрело? Зачем потащился сюда? – с неожиданной злостью подумал он. Да еще на ночь глядя заявился. Про Ефимову невесту и написать можно было бы…
– Что с тобой, Илья? – вдруг спросила Настя. – Ты меня слышишь?
– Прости. – Он мотнул головой, отгоняя невеселые мысли. – Слышу.
– Нет, не слышишь ты ничего. Я тебя в третий раз уже спрашиваю – когда Мишка с невестой в Москву приедет? На чьи деньги свадьбу играть будем? Ты сам останешься или нет?
– К Покрову явятся. Свадьба вся наша, они нищие совсем. Может, и останусь, я… я сам еще не знаю. – Илья смешался под пристальным взглядом Насти. Снова тоскливо подумал: «Уйти бы скорее…»
– Может, ты торопишься? – не сводя с него глаз, спросила Настя. – В таборе тебя ждет кто-то? Сказал бы сразу…
– Да… тороплюсь. – Илья резко поднялся. – Меня… меня цыгане ждут, на рассвете съезжать собрались. Я пойду, Настя.
– С богом, – ровно отозвалась она, тоже поднимаясь.
– Разбуди Митьку.
– Не надо. До рассвета еще долго, я его на извозчике утром к тебе отправлю. На какой заставе стоите?
– За Рогожской, – сказал Илья, уже идя к двери. Надо было хотя бы попрощаться по-человечески, но он уже сам не узнавал своего голоса, и чего ради было лишний раз позориться? «Вали, вали отсюда, дурак старый, вали… Нет у тебя здесь никого и не будет, трогай…» Он уже шагнул через порог, когда словно какой-то черт толкнул его в спину – и Илья обернулся.
Настя стояла у стола, тяжело опираясь обеими руками на его край. Шаль, упав с ее плеч, лежала на полу. Илья увидел ее странно заострившееся, по-детски растерянное лицо, блестящие от слез глаза, две светлые дорожки, бегущие по щекам. «Плачет, – ошеломленно подумал он, отпуская дверь. – Почему?» Отойдя от порога, не сводя глаз с лица жены, Илья подошел вплотную, осторожно коснулся ее руки, судорожно сжимающей край столешницы… и сел на пол у ее ног.
– Настька…
– Илья…
– Настька… Настька, не молчи. Не молчи, не молчи! Я… я же понимаю все… Прости, не должен был приходить. Не утерпел. Пять лет ведь прошло… Дети… Невеста для Ефимки… Ты ведь знать должна была, что я ее просватал, а то бы явился Мишка Хохадо, а ты ни сном ни духом… Не годится… Да… Да и это тоже чепуха. Хочешь, чтобы ушел, – я уйду, клянусь… Да не молчи же ты!
