тронуться. И тут песню он вспомнил. Пел ее в далеких пятидесятых в колонии вор-законник, начавший свою карьеру еще при нэпе.
Модно одетый, с букетом в петлице,
В сером английском пальто,
Ровно в семь тридцать покинул столицу я,
Даже не глянув в окно.
Так же и он. Прощай, Москва. В Сухуми жарко, море, фрукты.
Виктор Константинович открыл кейс. Пачки денег лежали аккуратно, одна к одной. Хватит, хватит ему на тихую старость. А Сережа Пронин, конечно, загремит. Ничего, если уж в дело вошел, тюрьма закалит. Он из нее злым, умным делягой выйдет.
Как здорово-то, что Бог Бурмина прибрал. Нашелся человек, шлепнул, а то второй раз он на дороге у Виктора Константиновича встал.
Пора. Он положил ключи на стол, а дверь захлопнул. Приедет хозяин, порадуется. Он ему полный холодильник жратвы и выпивки оставил да маленький цветной телевизор. Пусть пользуется.
Виктор Константинович вышел из подъезда. До чего же ночь славная. Тихо, прохладно. Он подошел к машине, открыл. Положил кейс на сиденье. И вздрогнул.
Кто-то сзади взял его за локоть. Обернулся быстро… Перед ним стоял заместитель начальника УБХСС города полковник Сиротин.
– Далеко собрались, гражданин Плужников?
– А вам какое дело?
– Нехорошо. Грубо. Мы беспокоимся, гражданин Плужников, как вы в таком возрасте, ночью, один за рулем.
– Надеюсь, что все процессуальные формальности соблюдены? – спросил Виктор Константинович.
– Конечно. С таким серьезным человеком, как вы, надо все делать серьезно.
– Поедем на Петровку?
– Да уж не в Сухуми.
Нехорошо стало от этих слов на душе у Виктора Константиновича. Значит, знают. Много. Больше, чем он предполагал.
– Явка с повинной, гражданин полковник, не пройдет?
– Нет, – засмеялся Сиротин, – я вам предлагал это два года назад по делу о трикотаже. Теперь речь может идти только о чистосердечном признании.
– В машине лежит кейс, в нем денег больше, чем вы видели за всю жизнь. Берите его и отвернитесь на десять минут.
– Неисправимый вы человек, Плужников. А что касается денег, то у таких, как вы, я видел их столько, что вам и не снилось. Прошу.
Сиротин указал рукой на черную «Волгу», стоящую у бровки тротуара. Из нее вышли трое крепких молодых людей, быстро, профессионально ощупали задержанного. Виктору Константиновичу захотелось кричать, но он сдержался из последних сил.
В кабинете невыносимо пахло табачным перегаром. Сам дурак, забыл выбросить окурки из пепельницы, а окно, согласно инструкции, на ночь запиралось.
Олег распахнул окно. День начинался прохладным. Солнца не было. Воздух был сыроватый, видимо, собирался дождь.
Вошел Прохоров:
– Доброе утро.
– Здравствуй, Боря.
– А я своих до конца лета к теще в Крым отправил.
– Везет же людям, умеют жениться выгодно. И жена кандидат наук, и теща в Крыму, и сына Федотом не назвали.
Прохоров молча усмехнулся. Они были ровесники. Пришли в милицию в одно и то же время. Только Олег учился в ВЮЗИ, а Борис окончил юрфак МГУ.
Они даже работали вместе в районе. Затем Олега забрали в областное управление, а Прохоров вскоре стал начальником уголовного розыска района, когда случилось это дело о наезде.
Рядом с Озерами неизвестный сбил человека и исчез. Преступника нашли через два дня. Но… позвонили, порекомендовали дело спустить на тормозах. В то время такое случалось. А Борис не захотел. Более того, задержал подозреваемого на семьдесят два часа. Через день его отрекомендовали на работу в областное управление, а дело о наезде закрыли. Строптивый капитан был, правда, с почетом, но устранен. С тех пор он изменился. Стал сух и неразговорчив. Старался ничего не принимать близко к сердцу. Четко выполнял работу, и все. Но в их деле одной четкости недостаточно. Здесь необходим несколько иной подход. Потому что работа с людьми всегда сродни творчеству. Она так же неожиданна и прекрасна.
Олег видел, как на деле Бурмина Прохоров словно просыпается от некой летаргии. Правда, медленно, но все же становится тем самым горячим оперативником, которого Олег знал по совместной работе в районе.
– Ну что, привезли Бобакова? – спросил Наумов.
– Скоро будет.
Впереди конвойный и сзади конвойный. А по бокам стены, а на окнах решетки. Значит, опять поедет он далеко на север. А там проволока да лесоповал. Только вот коридорчик незнакомый. Не в МУР его привезли, а куда?
– Начальник, – спросил Бобаков, – куда привез-то?
– Молчать. Узнаешь.
Нет, с ними не поговоришь. Не те люди. Конвой, он и есть конвой.
У дверей с цифрой 21 конвоир скомандовал:
– Стой!
Бобаков посмотрел еще раз на дверь. Очко. Значит, повезет, мальчонка.
– Товарищ майор, арестованный Бобаков доставлен.
И тут на стене Бобаков прочитал плакат о лучших работниках милиции Московской области. Вот это да… Зачем его сюда привезли?
– Заходи, – коротко скомандовал старшина. И он вошел.
В комнате сидели двое.
– Садитесь, Бобаков.
Он сел, устроился удобно, а глазом уже наметил пачку сигарет.
– Закурить разрешите, гражданин начальник?
Так спросил, для разговора. Точно знал, что начальник разрешит. В розыске ребята работают не вредные. Потому что жизнь у них не приведи господь.
– Курите.
Бобаков взял сигарету, чиркнул спичкой, затянулся глубоко.
– Начальник, зачем меня в область привезли? Я дальше Тушина не езжу.
– А у нас с вами, гражданин Бобаков, разговор о Москве пойдет. Вам фамилия Бурмин что-нибудь говорит?
– Кличку знаешь?
– Он, Бобаков, не собака, у него клички нет.
– Значит, фраер. Убей меня бог, начальник, не помню такой фамилии.
– Тогда я построю вопрос иначе. С кем, Бобаков, вы два года назад дрались у «Софии»?
Бобаков задумался. Конечно, припомнить можно. Но что ему это даст? Хорошая память в его деле – не всегда лучший помощник.
– Напоминаю, Бобаков. Вот протоколы десятого отделения…
– Не надо, не напоминай. Я за это пятнадцать суток получил.
– Бобаков, вы парень тертый, неужели думаете, что мы вас спрашиваем из праздного любопытства?
– Я понял, начальник. И скажу. Мы в переулке стояли, у винного. Время такое поганое, не у кого стрельнуть денег. Тут машина подъезжает.
– Какая машина?
– «Жигули», «семерка». Из нее мужик вышел, покрутился. Пару раз на нас посмотрел и подошел.
– Какой мужик?
– Начальник, для меня год как век.
– Вы все-таки припомните.
– Мужик такой богатенький. Пиджак кожаный, полный, роста среднего и седой весь как лунь. Ну, подходит к нам и говорит: нужны деньги? Я ему: а то! Он мне: один человек в «Софии» сидит, посчитайте ему ребра как следует, дам по стольнику. Я ему – мало. Он достает деньги, нам всем по четвертаку. Сделайте дело – еще сто. Ну, мы
