Из-за такого настроения своего войска Лукулл отказался от войны против парфян и снова выступил против Тиграна и Митридата, которые тем временем собрали новое войско. Из числа всего поставленного Арменией войска Митридат выбрал только самых способных и обучал их при помощи понтийских воинов; их было 70 тыс. пехотинцев и 35 тыс. всадников; остальных он отпустил по домам, ибо опыт научил его, что одна численность не решает дела. Брожение в лагере Лукулла дало ему время для приготовлений. Была уже середина лета (68 г.), когда Лукулл начал свой поход через Тавр во Внутреннюю Армению. Путь по холодной, гористой местности был сопряжен со множеством затруднений и лишений, что снова вызвало неудовольствие солдат. Так как цари, проученные прежними поражениями, не решались принять битву, то Лукулл направился к старой столице Армении, Артаксай на Араксе, где находились жены и меньшие дети Тиграна. Для их защиты царь поспешил на бой. Когда Лукулл увидал перед собой войско Тиграна и Митридата по ту сторону реки Арзамаса (южного рукава Евфрата), он принес жертву богам, как будто одержал уже победу; затем переправился через реку и начал битву. Противники снова, после непродолжительного боя, потерпели страшное поражение; римские солдаты преследовали беглецов на далекое расстояние в продолжение всей ночи, пока они не устали от бойни и не потеряли охоты брать пленных и обогащать себя дальнейшей добычей. Число убитых при Артаксае было, впрочем, меньше, чем при Тигранакерте, но зато пало и взято в плен больше предводителей.
Вскоре после этой битвы уже в середине сентября на армянской возвышенности наступила зима. Показался снег, иней и лед; вода сделалась до того холодной, что стала непригодной для питья лошадям; при переходах через реку лед подламывался и острыми краями своими разрезал у лошадей жилы; солдатам приходилось жить в сыром и холодном лагере, в густых, болотистых лесах, прорезанных узкими тропинками. Это было уже слишком для людей и без того раздраженных. Только дня два после сражения Лукулл двигался дальше по направлению к Артаксате, как солдаты начали оказывать сопротивление и громким ропотом требовать, чтобы он повел их назад. Все просьбы полководца были тщетны; он был вынужден вести их назад через Тавр в теплую и плодородную страну Мигдонию, на северо-запад от Месопотамии. Здесь находился большой и населенный город Нисибина, который защищали брат Тиграна, Гурас, и полководец Каллимах. Лукулл взял город штурмом; с Гурасом, который добровольно сдался ему, он обошелся дружелюбно; Каллимаха же он велел заковать в цепи за то, что он, сжегши Амизос, лишил его случая дать грекам доказательство своего великодушия.
С этой минуты счастье оставило победоносного полководца: мятежное настроение его войск связало ему руки, в особенности выступал опять Клодий, который раздувал пламя возмущения. «Вас принуждают, – говорил он, – воевать со всякими народами и обходить всю землю, чтобы вам мало-помалу совсем пропасть; из всего этого продолжительного похода вы не вынесли ничего, что вознаграждало бы ваши труды, а вам приходится только идти за верблюдами, на которых Лукулл нагрузил свои золотые чаши с драгоценными каменьями. Солдаты Помпея, люди самые обыкновенные, сидят уже дома со своими женами и детьми, обладая городами и благословенными поместьями, тогда как они не преследовали Митридатов и Тигранов по необитаемым пустыням, не разоряли азиатских столиц, а сражались в Испании с беглецами, в Италии с вырвавшимися на волю рабами. Если уж нам суждено беспрерывно оставаться в поле, то не лучше ли нам сберечь оставшиеся телесные и душевные силы для полководца, который величайшую славу свою полагает в обогащении своих солдат?» При этом он указывал на Помпея, хорошо зная о происках, происходивших в ту пору в Риме. Там демагоги, возбуждаемые неприязненными Лукуллу ростовщиками и самим Помпеем, кричали о властолюбии Лукулла, который будто намеренно затягивает войну, чтобы грабить царей, а не покорять их; нужно на его место послать другого, конечно, Помпея.
После взятия Нисибины солдаты Лукулла заставили его расположиться с ними на зимних квартирах в этом городе и его окрестностях и объявили, что они не пойдут с ним дальше ни против Тиграна, ни против Митридата. Этими несогласиями в римском лагере воспользовался Тигран для того, чтобы снова утвердиться в своем царстве, а Митридат с В тыс. всадников вторгся в Понт и взывал к народу о мщении и изгнании врага отечества. Ом разбил в 67 г. подчиненного Лукуллу полководца Триария у Целлы и снова овладел всем своим царством. Вскоре после этого поражения в лагеря Лукулла пришла весть о том, что народ в Риме постановил дать отставку отрядам Фимбрии из-за истечения законного срока их службы и передать верховное начальство в Вифинии и Понте одному из консулов текущего года и консул Маний Ацилий Глабрион уже высадился в Азии как преемник Лукулла. Тут в войсках Лукулла исчез всякий порядок. У Талавры в Малой Армении против него стоял Митридат, и Тигран уже был на пути для соединения с ним. Лукулл потребовал помощи от наместника Киликии, К. Марция, но получил отказ; он просил Глабриона принять порученное ему народом начальство, но Глабрион не решался взять на себя это опасное дело. Таким образом, Лукуллу пришлось пока сохранить за собой командование. Чтобы воспрепятствовать соединению обоих царей, он двинулся против Тиграна. Но дорогой легионы Фимбрия возмутились и расстроили свои ряды, утверждая, что им уже дана отставка и что Лукулл не имеет более права приказывать им что-либо. Всеми покинутый военачальник обращался с просьбами к каждому в отдельности, перебегал униженно и со слезами на глазах от одной палатки к другой и с мольбами останавливал солдат; но все наотрез отказывались за ним следовать. Солдаты бросали перед ним свои пустые кошельки и говорили, чтоб он один сражался с неприятелями, так как он один умеет и обогащаться. Наконец фимбрийцы дали себя уговорить другим солдатам и согласились остаться еще на лето, но с тем, что если в течение этого времени не представится случая к битве с неприятелем, то он должен их отпустить. Так и случилось. Солдаты оставались в сборе до осени, но Лукулл не мог употребить их в дело, между тем как конница Митридата рыскала по всей Каппадокии вплоть до Вифинии. «Что при таких обстоятельствах римское войско невредимым возвратилось из Армении в Малую Азию, то это составляет верх военного искусства и, по нашему мнению, оставляет далеко за собой отступление Ксенофонта. Успех римского отступления более всего, конечно, объясняется превосходством римской и негодностью восточной тактики; но, во всяком случае, дело это должно упрочить руководителю этого движения почетное место среди военных знаменитостей первой величины. Если имя Лукулла в числе их обыкновенно не встречается, то обстоятельство это, по всей вероятности, должно быть приписано только тому, что, с одной стороны, до нас не дошел никакой сколько-нибудь сносный военный отчет о его походах, а с другой стороны, в войне значение придается главным образом окончательному результату».
Окончательный же результат восьмилетнего похода, на первый взгляд, действительно был равен нулю. Лукулл сообщал в Рим, что все царство Митридата находится в его власти; затем явились посланные от сената для устройства провинции в Понте, но они застали его снова во власти Митридата и при этом убедились, что Лукулл не может даже самим собой располагать свободно и вынужден сносить всяческие обиды и посрамление со стороны своих собственных солдат. Вскоре прибыл Помпей, которому после окончания войны с пиратами поручено было, вместо Глабриона и Лукулла, верховное начальство в войне с Митридатом (66), и принял в свое ведение армию и провинции Лукулла. Друзья обоих мужей устроили свидание между ними в одной деревушке в Галатии. Перед обоими полководцами несли, в знак одержанных ими побед, лавровые венки. Ветки в пучках Помпея от жары завяли. Когда ликторы Лукулла это заметили, то они дали ликторам Помпея несколько из своих свежих и зеленых веток. Подобно тому, как здесь Помпей венчался лаврами Лукулла, так он и в предстоящей войне пользовался плодами трудов Лукулла; он без больших усилий пожинал там, где Лукулл долгие годы сеял и насаждал. Лукулл уничтожил лучшие войска неприятеля, истребил его флот, овладел и частью разрушил важнейшие его укрепления, отучил римского солдата от страха перед отдаленным Востоком и его полчищами; для Помпея уже немного оставалось дела.
Свидание между обоими неприязненными друг другу полководцами не привело к соглашению. Лукулл не мог подавить в себе чувства обиды по отношению к человеку, который явился затем, чтобы отнять у него заслуженные лавры; Помпей же был не такой человек, чтобы быть справедливым в отношении к сопернику своей славы. При расставании недружелюбие между ними только усилилось. Помпей отрицал у своего предшественника всякие заслуги и отменил почти все учреждения его в Малой Азии; из войск его он оставил ему только 1 600 человек, которые должны были следовать за ним в Рим участвовать в его триумфе. Таким-то образом оставил поприще своей славы глубоко оскорбленный Лукулл, жертва мятежа и козней, затеянных против него алчностью лихоимствующих всадников и честолюбием Помпея. В Риме, куда он прибыл в 66 г., его ожидали новые огорчения. Почти три года ему пришлось дожидаться за городом разрешения праздновать триумф. Помпей опасался, чтобы многочисленные богатые Лукулловы трофеи не обнаружили, так как на его долю их пришлось значительно меньше. Ввиду этого он побудил трибуна К. Меммия, который был у него квестором в Испании, обвинить Лукулла в сокрытии общественных денег и тем помешать его триумфу. Лукулл был оправдан, и триумфальный въезд его совершился, наконец, в 63 г. Добытые у неприятеля оружие и другие военные орудия были гак многочисленны, что заняли бы в поезде слишком много места; Лукулл поэтому выставил их для обозрения во фламинском цирке. В триумфальном шествии видны были несколько панцирных армянских всадников, которых римляне всего более боялись и которые менее всех оказались опасны, затем 10 боевых колесниц, 60 друзей и полководцев побежденных царей, 110 продолговатых кораблей с железными носами, далее золотая статуя высотой 6 футов и осыпанный жемчугом щит Митридата, 30 носилок с серебряной утварью, 32 с золотыми чашами, оружием и монетами. Позади людей, несших все это, следовали мулы, из которых 8 были навьючены золотыми постелями, 56 – серебряными слитками, 77 – серебряными монетами ценностью в 2 млн. 700 тыс. драхм. На особых досках были обозначены суммы, выданные им частью Помпею на ведение войны с пиратами, частью сданные казначеям республики или розданные солдатам. В заключение он устроил для города пиршество, на которое им употреблено было более 100 тыс. бочек вина. Но в целом триумфальное торжество из-за запоздалости своей потеряло значение и не встретило особенно радостного участия.
