Джельсомина уже давно знала горе, но никогда до этой минуты она не знала жгучего стыда. Из глаз ее полились горькие слезы, и, не в силах держаться на ногах, девушка опустилась на стул.
— Я не хотела так обидеть тебя, — продолжала хитрая дочь виноторговца. — Но ведь ты не станешь отрицать, что мы обе находимся в кабинете у самого беспутного кавалера Венеции!
— Я уже сказала тебе, что меня привело сюда сострадание.
— Сострадание к дону Камилло?
— Нет, к благородной синьоре, юной и прекрасной, добродетельной жене, дочери покойного синьора Тьеполо, самого Тьеполо, Аннина!
— А почему даме из рода Тьеполо понадобилась помощь дочери тюремного смотрителя!
— Почему? Да потому, что с ней поступили несправедливо. Среди рыбаков было волнение… И мятежники освободили синьору и ее гувернантку… Его светлость дож говорил с ними во дворце… А далматинцы уже шли по набережной… И им пришлось спрятаться в тюрьме в такую страшную минуту… Сама святая церковь благословила любовь…
Джельсомина не могла продолжать, и, задыхаясь от желания доказать свою невиновность, она громко разрыдалась. Как ни бессвязна была ее речь, все же она сказала достаточно, чтобы окончательно убедить Аннину в правильности ее подозрений. Зная о тайной свадьбе герцога, о волнениях рыбаков, об отъезде донны Виолетты с наставницей из монастыря, в который их доставили прошлой ночью, на отдаленный остров, так что, когда Аннина была вынуждена сопровождать дона Камилло в монастырь, герцог убедился там в отсутствии тех, кого искал, и так и не узнал, в каком направлении они исчезли, дочь виноторговца сразу поняла не только, в чем состоит поручение, возложенное на сестру, но и положение беглянок.
— И ты веришь всем этим россказням, Джельсомина? — спросила она, делая вид, что жалеет сестру за ее доверчивость. — Нравы так называемой дочери синьора Тьеполо и ее спутницы хорошо известны на площади Святого Марка!
— Если бы ты видела, как прекрасна и невинна эта синьора, ты бы никогда так не говорила!
— Да что может быть привлекательней порока! Это самая простая уловка дьявола, чтобы обманывать доверчивых простаков.
— Но тогда зачем им понадобилось укрываться в тюрьме?
— Значит, у них было достаточно оснований бояться далматинцев. Я могу еще кое-что порассказать тебе о тех, кого ты приютила с риском для собственной репутации. В Венеции есть женщины, позорящие свой пол, а эти две, особенно та, которая назвалась Флориндой, известна, как торговка незаконным товаром! Она получила щедрый подарок от неаполитанца — вино с его калабрийских виноградников, — и вот, желая подкупить меня, она предложила мне это вино, рассчитывая, что я забуду свой долг и стану помогать ей обманывать республику.
— Неужели это правда, Аннина?
— Зачем мне тебя обманывать? Разве мы с тобой не дети родных сестер? И, хотя дела на Лидо мешают нам часто видеться, мы же любим друг друга! Так вот, я сообщила об этом властям, и вино тут же отобрали, а этим якобы благородным дамам пришлось в тот же день скрыться. Предполагают, что они собираются бежать из города вместе с этим распутным неаполитанцем. Вынужденные прятаться, они послали тебя известить герцога, чтобы он пришел им на помощь.
— А зачем ты здесь, Аннина?
— Удивляюсь, что ты не спросила об этом раньше! Джино, гондольер дона Камилло, долго и безуспешно ухаживал за мной, и, когда эта самая Флоринда пожаловалась ему, что я раскрыла ее обман, как поступила бы любая порядочная девушка, Джино посоветовал своему синьору схватить меня — отчасти из мести, отчасти же надеясь, что я отрекусь от своих слов. Ты, наверно, слышала, к какому дерзкому произволу прибегают эти господа, когда кто-нибудь поступает наперекор их воле.
И Аннина со всеми подробностями рассказала сестре о том, как ее похитили, скрыв, разумеется, те факты, рассказывать о которых было не в ее интересах.
— Но ведь существует же такая синьора Тьеполо!
— Верно, как то, что мы с тобой сестры. Святая мадонна! Надо же было случиться так, чтобы этим обманщицам повстречалась такая невинная душа, как ты! Жаль, не со мной им пришлось иметь дело! И, хотя я тоже не знаю всех их хитростей — святая Анна мне свидетельница! — но они-то сами мне хорошо известны!
— Они говорили о тебе, Аннина!
Аннина бросила на сестру взгляд, подобный тому, каким смотрит на свою жертву змея, но, ничем не выдав своей тревоги, добавила:
— И, уж конечно, ничего хорошего. Да мне было бы и неприятно слышать похвалу от таких, как они.
— Они тебе не друзья, Аннина!
— Говорили они, что я нахожусь на службе у Совета?
— Да, говорили.
— Неудивительно. Люди бесчестные никогда не могут поверить, что другие живут с чистой совестью. Но тише! Вот идет сам герцог. Посмотри на этого распутника, Джельсомина, и ты станешь так же презирать его, как я!
Дверь открылась, и вошел дон Камилло Монфорте. По его настороженному виду можно было угадать, что он не надеялся встретить здесь свою жену. Джельсомина поднялась и, хотя все, что она здесь видела и рассказ Аннины совсем сбили ее с толку, она, словно олицетворение скромности и добродетели, стоя ожидала приближения герцога. Неаполитанец был заметно поражен ее красотой и невинным видом, но брови его сдвинулись, как у человека, который заранее приготовился к обману.
— Ты хотела меня видеть? — спросил он.
— Да, у меня было такое желание, благородный синьор, но… Аннина…
— Увидев ее, ты передумала?
— Да, синьор.
Дон Камилло пристально и с явным сожалением взглянул на нее.
— Ты еще слишком молода для подобного ремесла! Вот тебе деньги и уходи, откуда пришла… Нет, погоди. Ты знаешь эту Аннину?
— Она родная племянница моей матери, благородный герцог.
— Ах, вот как? Что ж, достойные сестрицы! Убирайтесь обе, вы мне не нужны! Но помни, — тут герцог, взяв Аннину под руку, отвел ее в сторону и негромко продолжал угрожающим тоном: — Ты видишь, что меня следует бояться не меньше, чем Совета! И впредь от меня не укроется ни один твой шаг. Если у тебя хватит благоразумия, придержи язык. Делай что хочешь, я тебя не боюсь, но помни: в твоих же интересах быть осторожной.
Аннина смиренно поклонилась, словно в знак благодарности за мудрый совет, и, взяв за руку сестру, которая от всего услышанного еле держалась на ногах, поклонилась вновь и поспешила удалиться. Так как слуги знали, что их хозяин у себя, никто не остановил девушек, когда они покидали дворец. Джельсомина, которой еще больше, чем ее спутнице, не терпелось покинуть столь оскверненное, по ее мнению, место, едва не бежала к своей гондоле. Гондольер ждал их на ступеньках причала, и спустя мгновение лодка уже мчалась прочь от дворца, который обе женщины покидали с радостью, хотя и по разным причинам.
