с рвением одновременно покровителя и ученика рассадил всех вокруг певца и добился того, что они замолчали. Наконец он уселся сам, всем видом выражая ожидание и интерес, но в то же время храня на лице печать серьезности, приличествующей подлинному ценителю. Придворные обратили свои взоры на короля, чтобы следить за его переживаниями и подражать ему, а Томас де Во зевал во весь рот, как человек, который скрепя сердце подверг себя докучливому испытанию. Блондель пел, конечно, по-нормански; приводимые ниже стихи передают содержание и стиль его песни.
БАЛЛАДА О КРОВАВОЙ ОДЕЖДЕ
Где гордо вознесся средь мирных долинСтольный град Беневент, страны властелин,В тот час, когда запад окрасил в карминШатры паладинов, грозы сарацин,Накануне турнира, без свиты, один,Юный паж спустился в лагерь с вершин«Где, укажите мне, здесь чужанин,Томас из Кента, Британии сын?»
Вот скромный шатер сквозь вечерний туманБлестит в нем только доспехов чекан,И статный силач из страны англичанСам правит в кольчуге какой-то изъян(Позвать оружейника — тощ карман)Он завтра в доспехи оденет свой стан,И завтра увидят, как смел он и рьян,Дама его и святой Иоанн
«Хозяйка моя, — юный паж сказал, —Госпожа Беневента, ты же так мал,Из ничтожнейших самый ничтожный вассалНо тот, кто мечтает о высях скал,Перепрыгнуть должен бездонный провалИ должен быть так безрассудно удал,Чтоб все увидали, что он не бахвал,Что дерзость он доблестью оправдал».
Рыцарь снова склонился — так чтят алтари, —А юный посланец молвил «Смотри,Вот сорочка в ней спит от зари до зариМоя госпожа Ты прочь убериЩит, кольчугу и шлем, и душой воспари,И в сорочке льняной чудеса сотвори.Бейся, как бьются богатыри,И покрой себя славой или умри».
Сорочку рыцарь берет не смутясь.Он к сердцу прижал ее: «Дамы приказЯ выполню, — молвил он, — всем напоказ,Буду биться без лат, ничего не страшась,Но коль не погибну на этот раз,То для леди придет испытанья час».Здесь кончается, так уж ведется у нас,О кровавой одежде первый сказ.
— Хоть я и профан, но, как мне кажется, в последнем куплете ты изменил размер, мой Блондель! — сказал король.
— Совершенно верно, милорд, — ответил Блондель. — Я слышал эти стихи на итальянском языке от одного старого менестреля, встреченного мною на Кипре; и так как у меня не было времени ни перевести их точно, ни выучить наизусть, мне приходится теперь кое-как заполнять пробелы в музыке и словах, подобно крестьянину, который чинит живую изгородь хворостом.
— Клянусь честью, — сказал король, — мне нравится этот перекатывающийся, как грохот барабана, александрийский стих… По-моему, он звучит под музыку лучше, чем короткий размер.
— Допускается и тот и другой, как хорошо известно вашему величеству, — ответил Блондель.
— Разумеется, Блондель, — сказал Ричард, — и все же, думается мне, для этого куплета, когда уже ждешь, что сейчас посыплются удары, больше подходит громоносный александрийский стих, который напоминает кавалерийскую атаку; между тем как другие размеры — это переваливающаяся иноходь дамской верховой лошади.
— Как будет угодно вашему величеству, — сказал Блондель и снова заиграл вступление.
— Нет, сперва подкрепи свое воображение кубком искрящегося хиосского вина, — сказал король. — Послушай, я хотел бы, чтобы ты отказался от своей новой выдумки заканчивать строки одними и теми же строгими рифмами. Они связывают полет воображения и делают тебя похожим на человека, который танцует с путами на ногах.
— Эти путы, во всяком случае, легко отбросить, — заметил Блондель и снова стал перебирать пальцами струны, как бы показывая этим, что он предпочитает играть, а не выслушивать критические замечания.
— Но к чему их надевать, мой друг? — продолжал король. — К чему заковывать свой гений в железные кандалы? Удивляюсь, как у тебя вообще что-либо получается… Я, конечно, не мог бы сочинить и одной строфы, соблюдая столь стеснительные правила.
Блондель нагнулся и занялся струнами своей арфы, чтобы скрыть невольную улыбку, набежавшую на его лицо; но она не ускользнула от взгляда Ричарда.
— Клянусь, ты смеешься надо мной, Блондель, — сказал он. — И, право, этого заслуживает всякий, кто осмеливается разыгрывать из себя учителя, хотя ему надлежит быть учеником; но у нас, королей, дурная привычка к самонадеянности… Ну, продолжай свою песню, дорогой Блондель, продолжай по своему разумению; и это будет лучше, нежели все, что мы можем посоветовать, хотя нам и необходимо было высказаться.
Блондель снова запел, и так как он умел импровизировать, то не преминул воспользоваться указаниями короля, испытывая при этом, вероятно, некоторое удовольствие, что ему представился случай показать, с какой легкостью он может экспромтом придать своей поэме новую форму.
СКАЗ ВТОРОЙ
Вот в день Иоанна восток заалел,На ристалище каждый обрел свой удел:Копья с треском ломались, и меч разил,Победителям — честь, павшим — темень могил.Там много свершилось геройских дел,Но тот был особо удал и смел,Кто сражался без лат, покрытый льнянойДевической тонкой сорочкой ночной
Одни нанесли ему множество ран,Но другие щадили прекрасный стан,Говоря: «Видно, здесь обещанье дано,А за верность убить паладина грешно».Вот герцог свой жезл опустил — и турнирОкончен, фанфары вещают мирНо кто ж победил, что герольды гласят?То рыцарь Сорочки, что бился без лат.
Собиралась леди на пир во дворецИ на мессу во храм. Вдруг мчится гонецИ покров подает ей, ужасный на вид:Он изрублен мечами, разорван, пробит,С конских морд на нем пена, и пыль, и грязь,И пурпурная кровь на нем запеклась.И с мизинчик миледи, с ее ноготокНе остался там чистым ткани клочок.
«Сэр Томас, чья родина — дальний Кент,Шлет покров тот миледи в ее Беневент.Кто упасть не боится — сорвет себе плод,Перепрыгнув бездну — до цели дойдет.Господин мой сказал: «Жизнь я ставил в залог,Доказать свою верность настал твой срок.Повелевшая снять мне и латы и шлем,Пусть открыто объявит об этом всем.
Я хочу, чтобы леди в кровавый наряд,Который я ей посылаю назад,В свой черед облеклась. Ткань от крови красна,Но позорного там не найдешь ты пятна».Зарделась миледи от этих слов,Но прижала к устам кровавый покров:«И замок и храм, господину скажи,Увидят верность его госпожи».
Когда же на мессу двинулось в храмШествие знатных вельмож и дам,Миледи была — видел весь Беневент —В кровавой сорочке сверх кружев и лент.И позже за трапезой пышной она,Отцу поднося его кубок вина,Сверх мантии — все лицезрели кругом —Покрыта кровавым была полотном.
И шепот пошел по блестящим рядам,Ужимки, смешки кавалеров и дам,И герцог, смущеньем и гневом объят,Метнул на виновную грозный взгляд:«Ты смело призналась в безумье своем,Но скоро жестоко раскаешься в томВы оба — ты, Томас, и ты, моя дочь, —Из Беневента ступайте прочь!»
Тут Томас поднялся, шатаясь от ран,Но духом все так же отважен и рьян.«Как кравчий — вино, так щедро в боюЯ кровь свою пролил за дочь твою.Ты как нищую гонишь ее из ворот,Я ж супругу свою охраню от невзгодИ не станет она вспоминать Беневент,Госпожою вступив в мое графство Кент».
Шепот одобрения пробежал среди слушателей, как только сам Ричард подал пример, осыпав похвалами своего любимого менестреля и в заключение подарив ему кольцо изрядной ценности. Королева поспешила преподнести любимцу мужа дорогой браслет, и многие из присутствующих рыцарей последовали примеру королевской четы.
