Анюты было встревоженным.
— Что значит — подожди!
Он снова стукнул в дверь, но уже слабее.
— Ну?! Чего барабанишь? Ты, что ль, хахаль ее новый? — перед ним стоял Анютин муж. — Ишь, нарыбачил! Удочки-то мои! А ну, дай сюда!
— Возьми, — Федя растерянно протянул ему удилища.
— И дом мой, и… — приглядевшись к велосипеду, он понял, что велосипед был Федин. — А мой «Прогресс» где?! Продали?! На свалку снесли?! Где, спрашиваю?!
— Здесь он, здесь! — Анюта метнулась к сараю.
— С собой заберу! — он отстранил ее. — И удочки заберу! И двустволку! Где двустволка?!
— Нет ее, — сказала Анюта.
— Продали?!
— Тебе сейчас нельзя ее брать.
— Убью! Перестреляю!
Федя рысью бросился на помощь Анюте.
— Дурак, посадят же! — крикнул он.
— Все равно разорю это гнездышко! Где ружье?!
— На! — Анюта сорвала с гвоздя двустволку и швырнула мужу.
Тот переломил ствол.
— А патроны?
— Отсырели…
— Патроны где?
— А ты не ругайся. — Анюта повернулась и спокойно двинулась к дому.
— Нет, подожди, — он ринулся к ней, но наткнулся на Федю. — А ну, москвич, с дороги! Пре-ду-преж-даю!
— Поговорим давай.
— Ишь ты! А о чем нам с тобой разговаривать?!
— О погоде!
— Это можно. А бутылка будет? Без бутылки такой разговор не поднять.
— Найдется. Мы богатые…
— С чего разбогатели?
— В лотерею выиграли. Миллион.
Они поднялись на ступеньки.
…После того как муж Анюты ушел, Анюта и Федя долго молчали, не глядя друг на друга и прислушиваясь к скрипу распахнутой двери, которую водило ветром.
— Вот видишь, какой он! Теперь житья не даст! Сначала сам деньги совал, а сейчас назад требует!
— Плюнь ты на него.
— Нельзя. Муж.
— Что для тебя важнее, отметка в паспорте или… — Феде стало неудобно на стуле.
— Не о том я, — она прижала к щеке Федину руку с часами. — Я перед ним виновата.
— Перед бугаем этим?! Ты?!
— Виновата. Не дождалась.
— Вот люди! Вобьют же себе в голову!
— Ты со стороны на все смотришь, а здесь, Феденька, деревня. Это тебе не у папы на даче, — Анюта хотела отклониться от его руки, но Федя не отпускал ее.
— Да, жену надо бить, иначе не воспитаешь!
— Федька! — боясь, что он действительно выполнит свою угрозу, Анюта закрылась обеими руками.
Он схватил ее в охапку и стал целовать.
— Леший, бить же хотел! — сказала Анюта.
VIII
Лиза надеялась, что Москва ее спасет. Убегая с дачи, она как бы говорила себе: только бы добраться до дома, только бы добраться, а там… там она в безопасности, в надежной норке, юркнув в которую можно ничего не бояться. Экзамен она сдала хорошо, и когда всему курсу раздавали зачетки, к ней на мгновение вернулось ощущение, что она отличница, красавица, беспечная и веселая папина дочка. Она раскрыла зачетку, но тут же вспомнила о болезни отца, о Феде, о Никите, который разузнал ее адрес, и в душе заныла тревога. Ее пригласили в кафе — отметить сдачу первого экзамена. Она отказалась. Тихонько выскользнула из университета и нырнула в метро. Тревога не исчезала, и Лиза с досадой подумала, что лучше уж было бы получить тройку или вообще провалиться, чтобы не возникало никаких соблазнов счастливой жизни.
Следующим экзаменом была зарубежная литература, и дома она достала учебник. «Буду зубрить. Пусть…» Стала читать о трубадурах и миннезанге, но через секунду захлопнула книгу. «Провалюсь ко всем чертям, — сказала она вслух и зловеще добавила: — Ха-ха!» Взглянула на себя в зеркало и прядью волос закрыла один глаз: «Ну и мегера!» Закрыла другой. Оба. Но тут из темноты всплыло улыбающееся лицо Никиты, ее снова охватила паника, и она судорожно схватилась за учебник. «Наиболее крайней степени достигает идеализация войны в стихах-сирвентах Бертрана де Борна, для которого жизнь вне войны теряет смысл и цену», — прочла она, не понимая ни слова. «Почему войны?! Какой войны?! С кем?!» Перечитала еще раз: «…Бертрана де Борна… Жизнь вне войны…» «Какой бред! Война же — это смерть! — подумала она, вдруг ее обожгло: — «…теряет смысл и цену»! Вот оно что!»
Солнце било в глаза, и Лиза стала задергивать оконную занавеску, но кольцо вверху за что-то зацепилось, и она дергала, дергала, не замечая, что занавеска не поддавалась. Было душно, и она сказала себе: «Ветерок бы подул!» За окном до рези в глазах сияли белые дома, а за каналом виднелся шпиль речного вокзала. У причала стоял туристский теплоход, тоже весь белый. Эта навязчивая белизна заставила ее отвести глаза, и вдруг Лизу обожгло снова. Это было почти нереально: внизу на скамейке сидел Никита. Лиза отпрянула от окна и простояла неподвижно ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы наваждение (если это было оно) исчезло. Снова взглянула вниз: «Никого!» Вздохнула с мучительным облегчением (сделала вид, что с облегчением), зная, что этот камень будет самым тяжелым. Сейчас… сейчас он придавит ее, расплющит. Если внизу действительно никого, она умрет. Здесь. У окна. Взглянула… Никита вышел из-за сигаретного ларька, закурил и посмотрел на окна ее дома. «Он не знает номера квартиры. Вот и пускай…» Он замахал ей рукой — заметил. Прятаться было поздно. Полуобморочным жестом она нарисовала на стекле воображаемый вопросительный знак. Он засмеялся и показал ей, чтобы она открыла форточку. Лиза открыла. «Номер квартиры? — крикнул он. — Я к вам!» И она ответила: «Не помню. Кажется, девятнадцатый».
— Разве я вас звала? — спросила она строго и даже враждебно, когда он поднялся к ней.
Лиза вздохнула и растерянно отступила на шаг, как бы не зная, что теперь делать.
— Вы — меня? Нет, не звали, — он улыбнулся с уверенностью, что ее недружелюбие лишь на словах относится к нему. — Можно войти?
— Что ж, войдите… — Лиза отступила еще на один шаг.
— Как сдали экзамен? Какой попался вопрос?
— Мне? — она не сразу поняла, о чем он спрашивает. — «Слово о Законе и Благодати» Иллариона. Общая характеристика.
— А… — он надел добролюбовские очки и рассеянно огляделся.
В комнате было по-прежнему душно и так сильно пахло перестоявшейся водой из-под цветов, что казалось — разболится голова. Лиза спросила Никиту, хочет ли он пить, и налила ему минеральной воды. Он пил медленно, и она со страхом ждала, что сейчас вода в стакане кончится, а что делать и говорить дальше, она не знала. «Еще?» — спросила она с надеждой, когда он кончил пить. Никита качнул головой: «Нет, спасибо…» Она улыбнулась, как бы сочувственно встречая его отказ. Духота стала нестерпимой. Лиза снова принялась задергивать занавеску, и у нее опять не получалось. «Я же все лгу, — подумала она, — лгу и трушу».
— Никита! — она резко
