сломил Печаева. Тот, как был, небритый и помятый, поплелся за Константином, не понимая, зачем.
Они вышли из квартиры.
Вечер был в самом разгаре. Дневная жара спала, дышалось легче.
Константин тащил Андрея к Пашке, чтобы круто поговорить, выяснить, что тому известно о Марине. Аспенский мог бы и один наведаться к парню, но тогда разговор вряд ли получился бы. А с Печаевым – другое дело: Андрей был ее мужем. Константин все взвесил, прежде чем выдернуть того.
Вскоре подъехали к кирпичному пятиэтажному дому, где проживал парень. По истертым серым ступеням подъезда с выцветшими зелеными стенами поднялись к его квартире. Аспенский поставил Андрея напротив обитой дерматином двери и продолжительно позвонил.
Печаев понимал нелепость своего положения, но махнул рукой, черт с ним, что будет, то будет. Подумал, последний раз уступаю Константину, но впредь дулю ему отменную, комбинацию из трех пальцев, больше не дождется уступок.
Пашка в домашних штанах и бесцветной рубахе нараспашку открыл дверь, увидал помятого, обросшего неопрятной щетиной мужика, протянул:
– Ну и дела! Ты что, мужик, бомжуешь, выпить захотелось? Я не наливаю и милостыню не подаю таким, как ты.
– А таким, как я? – подал голос Аспенский, отодвигая Печаева и возникая перед Пашкой. – Мне кажется, у нас с тобой есть тема для разговора. Мы однажды не договорили до конца. Ты, сосунок, сбежал, как заяц, я даже след твой потерял тогда, но вот все-таки нашел. – Он стоял перед парнем весь черный: черный костюм, черная рубаха, черные туфли и черное мрачное лицо. Он знал, что черный цвет делал его более суровым и устрашающим.
Пашка хотел закрыть дверь, однако Константин выставил вперед руку, и дверь замерла, как вкопанная.
– Ты, мужик, руку-то убери, здесь не твоя территория, здесь по ушам вмиг схлопотать можешь. Это тебе не с женщинами руки распускать на дороге! – с угрозой в голосе произнес парень.
Аспенский мрачно свел брови, продолжая прочно удерживать дверь в одном положении:
– Кстати, у нас к тебе разговор о женщинах, – сказал и сделал шаг в квартиру. – Тема довольно щекотливая. Вот муж Марины, которую ты увез от него, – Константин пальцем через плечо показал на Андрея. – Надо иногда держать ответ за свои проступки. Войти, надеюсь, можно? – спросил металлическим голосом после того, как вошел.
– Давай, не стесняйся, мужик, – ответил Пашка, отступая от двери. – Только увез я ее не от мужа, а от тебя, мужик.
Аспенский и Печаев сгрудились в тесном коридорчике, где вместе с хозяином помещались с трудом. Андрей молчал. А Константин мгновенно начал жестко давить на парня, рассчитывая на его испуг:
– Ну, что, сосунок, вот и встретились! Ты думал, что я забуду? Нет, парень, я никогда никому не прощаю дерзости! Кто тебя учил влезать не в свои дела, сосунок?
Реакция Пашки была обратная той, которую ждал Аспенский. Парень отреагировал резко и агрессивно:
– Ты, мужик, наверно, глуховат на ухо, раз не слышал, как Марина просила защитить от тебя! В другой раз кулаками маши с оглядкой! А то нарвешься! Твою морду, видать, давно не обрабатывали, как грушу! Могу удружить!
Константин взбеленился, выкатил глаза, зарычал:
– Заткнись, сосунок, мокрого места не оставлю!
– А сам в мокрое место не хочешь превратиться? – выбросил из себя Пашка.
Из перепалки Андрей ухватил, что Аспенский либо собирался ударить, либо уже ударил Марину перед тем, как за нее вступился парень. И неважно, было это или не было, но Константин определенно мучил Марину.
Внутри у Печаева закипело от ярости. Если бы он был смелее, он бы прямо сейчас врезал Аспенскому по морде. Его трясло. Он мгновенно трезвел. И видел, что должен наконец уйти от позорного подчинения Константину.
Зато к Пашке почувствовал благодарность, что тот защитил его жену. Ему сейчас было совсем неинтересно, откуда Пашка знал Марину, а она знала его и куда он потом отвез ее. Главное, Аспенский получил под дых и остался в дураках. Этот парень все сделал правильно.
Константин и Пашка сверлили друг друга злыми взглядами. Брылов процедил:
– Я больше не хочу разговаривать с тобой, ты самое настоящее дерьмо, раз поднимаешь руку на женщину!
Аспенский заскрежетал зубами.
И тут оживился Печаев, качнулся вперед и произнес слова, которые оглоушили Константина:
– И правильно, парень, и правильно, – сказал он Пашке. Ему пришлось преодолеть внутреннее сопротивление, прежде чем он произнес эту фразу. Но на душе сразу стало легче.
49
Аспенский, огорошенный, окаменел. Готов был уничтожить Андрея, растереть, как червя, но вместо этого вдруг ощутил, как пол под ногами закачался.
Пашка тут же перехватил инициативу, распахнул шире дверь и потребовал:
– А ну-ка, мужик, убирайся к чертовой матери вон! Чтоб духу твоего здесь больше никогда не было!
Аспенского затрясло. Чтобы его выставляли за двери! И кто! Он скорее раздавит этого сосунка вместе с Печаевым, чем опозорит себя.
Однако вдруг, и Константин оцепенел от этого, парень схватил его за покатые плечи и вмиг разрушил устрашаемую прочность фигуры Аспенского: столкнул с места, развернул лицом к выходу и дал пинка. Это было невероятно.
Но больше поразил Константина Андрей. Он налился лиловым цветом и начал помогать Брылову. Аспенский не успел прийти в себя, как его вытолкали на лестничную площадку. Дверь за спиной захлопнулась. Печаев остался с Пашкой.
Аспенский обрушил мощный кулак на дверное полотно, но оно не дрогнуло. Константин позеленел от бешенства, осознавая, как глупо он выглядит, изрыгая проклятья и долбя молчащую дверь.
Пашка с Андреем внутри не обращали внимания на стук. Переглянулись и поморщились. Печаев спросил:
– У тебя выпить есть?
– Найдется, – парень показал на кухню.
– Тогда наливай, – попросил Андрей и ступил в маленькую кухню, где умещались только холодильник, стол, три табуретки, раковина, газовая плита тумбочка и навесной шкаф для посуды.
Брылов достал из холодильника бутылку водки, из шкафа – рюмки, поставил на стол. Андрей сам разлил спиртное по рюмкам, поднял свою и произнес:
– За знакомство, Пашка, меня зовут Андреем.
Они выпили стоя. Парень выложил на стол колбасную нарезку, но Печаев даже не посмотрел на нее. Сел на табурет, снова наполнил рюмки. Пашка хотел сказать, куда частишь, Андрей? Дай передохнуть. Но Печаев уже начал произносить новый тост:
– Давай, Пашка, за нее, за Марину, выпьем. Она замечательная женщина. Я недостоин ее. Аспенский тоже недостоин. И вообще таких женщин, как она, больше нет, Пашка!
За это Брылов готов был выпить всю бутылку. К тому же он точно знал, что сам он тоже был недостоин Марины. Стало быть, с Андреем они –
