Наглость гиен взбесила Сильную Лапу. Она обернулась и с грозным рёвом бросилась на переднюю преследовательницу в ложном выпаде. Та проворно отскочила, ломая кусты, а Сильная Лапа опять повернула и продолжила свой путь.
Но гиены шли следом. Теперь они поотстали, держались на почтительном расстоянии, но не упускали львицу из виду, давая ей чувствовать преследование, проверяя её выдержку.
У Сильной Лапы крепкие нервы. Драться со сварой гиен она не собиралась, но мерзкие падальщицы выводили её из себя. Она залегла под берёзой, развернулась мордой к врагам и стала ждать.
Гиены обступили её полукругом. Они протяжно ухали, двигая ощеренными мордами взад и вперёд, как иногда двуногие делают в своих танцах. Гиены тоже исполняли танец загнанной львицы, воодушевляя себя, но Сильная Лапа не собиралась быть жертвой. Гиены не смели глянуть в её глаза. Повыли нелепо – и всё. Их танец угас. Одна за другой они дружно исчезли в ночи. А львица осталась лежать. Потому что не знала, что делать.
Тем временем кончился дождь, посветлело. Хорошее время для удачной охоты. Сильная Лапа поднялась и втянула ветер ноздрями. Ветер слал весточку от одинокого жеребца.
Львица способна различать сферы, но не всё здесь так просто. Одно дело, когда львица спокойна, когда она в полной силе, глядит отрешённо, как бы со стороны, когда она вся, целиком, так глядит. Но совсем другое дело, когда львица голодна, когда её движет и донимает голод, и раздражение донимает тоже, когда она возбуждена, не спокойна – тогда, как сейчас, глядит уже не вся львица, глядит её голод, глядит возбуждение. Тут уж львице не до сфер. Тут некогда помнить о сферах. Тут голод командует. С яростью ревёт: нападай! Невозможно ослушаться.
Львица взяла след. Пригнувшись и вытянувшись, как пущенный дротик, она бесшумно скользила во тьме, и только нервно поигрывающий кончик хвоста выдавал её напряжение. Но жеребец не видел кончика её хвоста, не видел и не чуял и саму хищницу. Птицы, которые могли бы его предупредить, давно спали, а всевидящий ночью филин, сам будучи охотником, не выдавал своих братьев по духу. Поэтому никто не мешал Сильной Лапе, плохо видящий без солнца и луны жеребец подпустил её вплотную, и когда его обезумевшие от страха ноздри поймали, наконец, смертоносное предупреждение, было уже совсем поздно. Он успел захрипеть, развернуться и сделать пару разгонных скачков, но львица разгоняется гораздо быстрее, сразу же с места может бежать во всю силу; лошадь, не успевшая набрать своей полной скорости, обречена, как бы ловка и молода она ни была. Сильная Лапа это прекрасно знала, она увернулась от отбрыкивавшихся задних копыт жеребца и, не колеблясь, прыгнула на свою жертву. Однако крепкий жеребец сумел устоять на ногах, он только истошно прощально заржал, когда охотница обхватила его голову своей мощной лапой. Жеребец продолжал скакать, хотя и не быстро, и волочил у себя на шее львицу, задние лапы которой перебирали по земле. Охотница дважды подряд сильно и резко нажала лапой на морду жертвы, как всегда она делала, но этой ночью она как будто не была в полной мощи, неподатливая шея жеребца отказывалась хрустеть и ломаться. Тогда Сильная Лапа поднырнула под его голову и впилась в лошадиную морду зубами. Она крепко сжала в смертельной хватке и рот, и нос жеребца, тот больше не мог дышать. Он остановился, налитые ужасом глаза выкатились из орбит, а душа приготовилась к бегству. Львица толкала его своей лапой в плечо, предлагая упасть, не длить напрасно мучения, потому что всё кончено, но жеребец, собрав свои силы в последнем порыве, стал падать в другую сторону, на повисшую хищницу. Падение продолжалось всего лишь мгновение, но львица успела отбросить своё тело из-под падающей лошади и не разжала челюстей. Из-за этого она сильно ударилась мордой о землю, голова закружилась, жеребец также прижал ей одну лапу, но львица не обратила на это внимания. Её пасть уже наполнилась кровью жертвы, жеребец испускал дух. И тут что-то впилось сзади в ляжку охотницы.
Разжав зубы, Сильная Лапа рывком обернулась и зарычала прежде, чем распознала гиен. Эти твари всё же следили за ней и напали в самый подходящий момент. Пока львица высвобождала прижатую лапу, за эти несколько мгновений гиены успели её укусить с обоих боков. Её рассудок помутнел от ярости, кровь ударила в голову, с бешеной силой она бросилась на врагов. Она вцепилась в хребет ближайшей вонючке, подмяла её под себя и так безудержно сжала челюсти, что хребет её жертвы жалобно захрустел. Но вместе с хребтом гиены вероломно захрустела и сама челюсть львицы.
Сильная Лапа не почувствовала боли. Ярость застила ей глаза. Свара гиен снова вцепилась в бока, и она оставила их переломленную пополам товарку. Она била передними лапами нападающих, глубоко раздирая их гнусные морды, рычала и не ощущала никакой боли. Она не замечала, что её челюсти больше не двигаются, не чувствовала льющейся крови. Её сила вырывалась вулканом, и её волей осталось только одно: убивать! убивать! убивать ненавистных гиен!
Но гиены вдруг отступили. В пылу битвы все забыли о жеребце, и тот неожиданно вскочил на ноги и заковылял прочь. И трусливые гиены всполошились. Они сделали вид, будто лишь жеребец был причиной раздора. Часть из них бросилась в погоню за раненой добычей, только самые отважные остались сражаться со львицей, но теперь и эти плохо понимали, ради чего им биться с неистовой охотницей, ведь тело их подруги, визжа, каталось по земле, демонстрируя неодолимую силу врага – и ни одна из гиен не хотела такой же участи своему телу, поэтому они все отступили, бросились тоже в погоню за жеребцом, в погоню-бегство, оставив смертельно раненую товарку на милость победительницы.
А Сильную Лапу уже не интересовал живой труп. Её ярость немного утихла, и она сумела понять, что судьба негаданно сделала разворот, что теперь в этом мире играть и сражаться будут другие. Она могла бы лежать под кустом долгие дни – но зачем? Звери не принимают такого расклада. Не длят напрасные муки. Звери действуют быстро. Сильная Лапа уже понимала, что здесь она своё отвоевала. Отохотилась. Её бесстрашные челюсти больше не работали, любая попытка оскалить зубы сопровождалась нестерпимой болью. А львица, которая не скалит зубов – мёртвая львица.
По её разодранным бокам стекала кровь, обагряя степную землю. Сколько раз эту землю обагряла кровь её жертв – и вот пришёл черёд её собственной крови. Припадая на прокушенную заднюю лапу, львица отправилась подыскать место для последнего приюта. Она быстро смирилась со своей долей, так же быстро, как совсем недавно смирялся жеребец, как смирялись все её бывшие жертвы, множество жертв; последним её желанием было умереть среди своих. Чтобы, прощаясь с этим миром, не видеть напоследок торжествующих оскалов гиен, не чувствовать, как их вонючие зубы рвут её уже чужую плоть.
